Спросить
Войти
ЭО!: 10.24411/9999-022А-2020-10339 УДК 398
ББК 82.3 (2Рос=Рус)
М. С. Альтшулер (Москва)
Материнский и детский фольклор в материалах экспедиций в юго-западные районы Калужской области
Проблема передачи культурных традиций от старшего поколения младшему мало рассматривалась в научной литературе. Г. С. Виноградов одним из первых обратил внимание на то, что «детская этнография — не только сколок; она имеет вполне самобытные, не встречающиеся у взрослых, особенности и черты, обуславливаемые совокупностью особенностей детского возраста» [Виноградов 1998, 9], и призвал изучать детский фольклор, поскольку именно в это время совершается процесс унаследования культуры. Фиксируя состояние традиции от пожилых информантов, мы накопили немало рассказов об их детстве, в которых детский фольклор встает единым комплексом традиционных действий и представлен многими фольклорными, этнографическими образцами1.
Как писал М. Н. Мельников, «детский фольклор представляет собой специфическую область народного творчества, объединяющую мир детей и мир взрослых, включающую целую систему поэтических и музыкально-поэтических жанров» [Мельников 1887, 8]. Именно это объединение мы наблюдаем на материале детского калужского фольклора — в колыбельных песнях, в игровом фольклоре, в календарно-обрядовом.
Самый крупный жанровый блок в нашей коллекции калужского фольклора — это колыбельные, среди которых есть как фрагментарные, так и довольно развернутые музыкально-поэтические произведения. Как и в колыбельных песнях других регионов России, тексты тут «набираются», «нанизываются» из разных сюжетных блоков. Их должно быть достаточно много, чтобы ребенок успел успокоиться и заснуть во время исполнения песни. Исполнители и сами подчеркивают это:
Месим, бувало, сабираем чепуху (д. Савино, Лдн).
Наиболее распространены в текстах калужских колыбельных следующие мотивы:
— «не ложися на краю» — с упоминанием волчка, который схватит и понесет «далеко за пень, за колоду, за черную смороду, высоко на березку» или даже «закопает у песок»;
— «прилетали гулюшки» (кривули) — помощники-воспитатели, которые думали, чем накормить ребенка («или кашкой с молочком, иль по попе кулачком»);
Лю-лю, бай, лю-лю, бай, на пя - чи ля-жить Ма-май
Пример 1. Колыбельная «А баю, баю, баю...» (с. Красное, Хвст)
— «А чучу-чучу-чучу, я горошек молочу» — этот зачин здесь имеет развернутое вопросо-ответное продолжение, больше похожее на развлекающую малыша потешку. Однако другая исполнительница уточнила успокаивающую функцию начальных слов: «Када ребенка укачивали, то так: „а чу-чу-чу-чу-чу-чу"»;
— «Живет мужик на краю, он ни беден ни богат» — с описанием семьи в достатке и покое.
В качестве примера приведем развернутую колыбельную из с. Красного 2 — в ней последовательно появляется несколько персонажей: Ваня с полной хаточ-кой ребят; Мамай на печи; Иван Парков, который загонял волков; Бубен, которого просят отдать дочку за его сына; Акулинушка-дружок, которому нужно поднять сапожок, и, наконец, даже Иисусова жена — это самый редкий, думается, персонаж колыбельных и вообще народных песен (ноты см.: пример 1).
А баю, баю, баю, живеть Ваня на том краю, Он ни бедян ни багат, пална хатачка рибят. По-за лавичу сидять, кашу масляну идять. Кашка мнется, ложка гнется, душа радуица. Лю-лю, бай, лю-лю, бай, на пячи лежит Мамай. А я этаму Мамаю па затылку надаваю, А чу-чу, чу-чу, чу-чу, я гарошик малачу, На чужом тащку на притапащку. Пакатилася зерно на Иванаву село, А Иван Парков заганял валков На баской двор, а на баском дваре
ДЕТСКИЙ фольклор и ПРОБЛЕМЫ ЭТНОКУЛЬТУРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Тама шапки шьють, перепушивають. Адна шапка каратка пакатилась с гарадка. Бубен, ты Бубен, атдай сваю дочку За нашыга сына, у нашыга сына Трои харомы, четверы падпоры, Шёлкам шиты, дерюгаю накрыты. Акулинушка-дружок, падыми-ка сапажок, Меня некали, мене мост мастить, Серябром гваздить. Пад калодаю вада разливаицца, А Исусава жена умываицца, Ана трёх радила, у пилёнки увила, Пасадила на калёс, давезла их да небёс.
Интересно, что «смертные» колыбельные, то есть такие, в которых ребенку прогнозировалась смерть, могли табуироваться среди исполнителей.
Тый-та мы не училися, эта нехарашо. Бувала, скажеть мать: тех-та штоб не читали. А <надо. — М. А.> (поет снова): «Вялик расти. Вазьми сон-угамон» (д. Черный Поток, Лдн).
Скорее всего, это указывает на угасание традиции, в которой, по мнению ученых, «смертные» колыбельные были своеобразным оберегом.
В тексты колыбельных легко проникают сюжетные мотивы из других жанров. Так, исполнительница из д. Савино Людиновского района спела в качестве колыбельной считалку «Заяц белый, куда бегал?», при этом зайца она заменила на котика (видимо, как персонажа, более принадлежащего поэтике колыбельных). После реплики воображаемой внучки («бывало, внучка моя: "Бабушка, исчо!"») ей нужно было продолжать колыбельную, и к первому котику присоединился второй — из потешки: «ходить котик по лавычке, считаить он булавыч-ки, водить кошку за лапычки». Кроме того, исполнительница решила включить в колыбельную более серьезный текст и спела на мотив колыбельной первые две строфы из стихотворения Н.А. Некрасова, которое учила в школе (пример 23). Так детский фольклор естественным образом обогатил материнский.
Вторым большим блоком в коллекции детского калужского фольклора является игровой фольклор — тут есть игры для разных возрастов («Хрен», «Просо», «Коршун», «Заинька» и др.). Нас больше всего интересовали те игры, которые сопровождались песнями или песенными припевками.
Большинство народных игр унаследовано детьми от взрослых. В книге «Детский фольклор» Федор Капица указывает:
Сопоставление наблюдений над играми и песнями в трудах И. П. Сахарова (1837), П.А. Бессонова (1868) и А. Можаровского (1882) показывает, что распространенные среди взрослых в первой трети XIX века игры и игровые песни во второй половине XIX века перешли в детский репертуар. По свидетельству И. П. Сахарова, «Жмурки» или «Слепой козел» являются играми девушек-невест, по данным П.А. Бессонова — относятся к детской среде; «Коршун» определяется И.П. Сахаровым как молодежз И4323-15. Записано зимой 2002 г. от М. И. Васиковой, 1932 г. р., в д. Савино (Лдн).
Пример 2. Колыбельная «Умыляла мать радная...» (д. Савино, Лдн)
ная игра, П.А. Бессоновым — как детская; «Редьку» И.П. Сахаров считает любимой игрой «женщин, девиц и молодчиков», П.А. Бессонов определяет ее как детскую [Колядич, Капица 2017, 375].
Однако, скорее всего, этот процесс происходил в разных местах неравномерно, иногда игра сохранялась в репертуаре взрослых девушек на протяжении всего XX в. Среди наших материалов есть много вариантов игры в «Хрен» («Редьку»), и некоторые из них указывают на то, что исполнялась она взрослыми. Об этом прежде всего говорят сопровождающие игру песни. Так, в д. Хотьково Хвасто-вичского района игра состояла из двух частей: под первую песню участники ходили вокруг сидящих друг за другом и изображающих «хрен» игроков; далее следовало «вытягивание» сидящих, которое сопровождалось другой песней — в данном случае это были известные многим артельные припевки «Дубинушка» с довольно скабрезным текстом и в целом сюжетные мотивы, не характерные для детской поэзии («эй, ребяты-кавалеры, на вас нетути холеры...»).
Что касается музыкального наполнения песен, то достаточно сложное и развитое многоголосие в них также указывает на то, что в этой деревне игра была в активном использовании взрослых девушек (пример 34).
Обычно же, когда в эту игру играли маленькие дети, песня в ее основе была гораздо более простой мелодически и исполнялась несколькими исполнительницами в унисон (пример 45).
В особую группу музыкально-словесных произведений нужно выделить те, которые зафиксированы в детском календарном фольклоре.
Участие детей в календарных обрядах было изучено мало6. Исследователи не раз писали, что обряд, утрачивая свое функциональное значение, постепен4 И2454-12. Записано летом 1985 г. от М.В. Сечкиной, 1912 г. р., М.Г. Абрамовой, 1917 г. р., А. Ф. Сомкиной, 1912 г. р., Л. Н. Уколовой, 1917 г. р., в с. Хотькове (Дмн). Эксп. С. Н. Старостина.
ДЕТСКИЙ ФОЛЬКЛОР И ПРОБЛЕМЫ ЭТНОКУЛЬТУРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Ра - зду - би - ну - шка, ву - х - не - ть. Ра - зе - лё - на-я са - ма пай-дёть.
Пример 3. Две песни из игры в «Хрен» (взрослый вариант; с. Хотьково, Дмн)
Пример 4. Песня из игры в «Хрен» (детский вариант; д. Дуброво, Крв)
IV ВСЕРОССИИСКИИ конгресс Фольклористов. том ТРЕТИИ
но переходил из взрослой среды в детскую и начинал восприниматься как развлечение и забава. Общую закономерность развития традиционной обрядности Н. Н. Велецкая выразила в следующей логической схеме: ритуал — драматизированное действо — молодежное игрище — детская игра [Велецкая 1978, 47]. Естественным образом детские песенки в играх утрачивают связь с ритуальной основой, магией слова и становятся частью бытового уклада или даже развлечением. Основные обрядовые действия чаще всего при этом сохраняются, хотя могут носить игровой и даже пародийный характер. Однако не стоит рассматривать любое участие детей в обрядах только как показатель деградации последних. Переходя в детский обиход, обряд начинает развиваться в новом качестве, обретая новые смысловые акценты и формы. Дети не только повторяют обряды взрослых, но и видоизменяют их, приспосабливая к своему возрасту.
Рассмотрим некоторые моменты календарной обрядности калужского фольклора. Как известно, многие ритуальные и магические практики во время календарных праздников были призваны воздействовать на смену сезона. И именно детям была поручена важная роль в этих действиях.
Так, в юго-западном регионе Калужской области самые первые после зимы попытки такого воздействия зафиксированы в рассказах о празднике Сретения (15 февраля). Там же бытует и народное поверье о встрече зимы с летом на Сретенье, из-за чего этот праздник часто называют Встреченьем.
Во многих селах Хвастовичского района в этот день мать с утра пекла блины, дети шли с ними на улицу, брали кочергу, на ней скакали вдоль деревни и кричали (или пели): «Иди, зима сопливая, ходи, лето красивое». Информант вспоминает:
А блин с сабой несут, держат. А старыи — зажигают свечку, молюцца Богу, и блинок, и свечку бярут, идут на двор. «Иди, зима халодная, иди, лета теплае, добрае». Ну вот и причитывают тах-та. А маленькие скажут: «Иди, зима сапливая, хади, лета кра-сивае». На качерге едуть, на скавародне (д. Стайки, Хвст).
Другой важный для калужского календаря обряд — похороны кукушки — еще в середине XX в. совершался взрослыми — молодыми девушками и молодками7. Очевидно, что раньше серьезность совершаемых действий была необходимой. Девушки хоронили кукушку тайно, мужчины и парни не могли присутствовать при этом и знать о месте «крещения» и захоронения кукушки. Для этого уходили в поле рано, до восхода солнца (по традиционным представлениям, в это время «коридор между мирами» еще открыт):
а тада рана падымаемся на Вазнесение, рана-прерана. И мы убе аем, штоб ребята нас на нашли! (д. Которец, Лдн).
Если могилка кукушки раскапывалась парнями, праздник был сорван, это могло предвещать плохой урожай или неудавшееся замужество.
Девочки шести-семи лет наравне с девушками делали свою кукушку —
сошьют куклу, вешают рушники, как по покойнику, «гробик» из коробочки, подушечку клали; хоронили ее рано утром под смородиной, поминали морсом (д. Андреевы Палики, Лдн).
В детских вариантах обряда атмосфера, конечно, была более игровой. Однако, наблюдая за более взрослыми девушками, девочки естественным образом учились серьезному отношению к происходящему.
Есть в калужском календаре и символические похороны, совершаемые только детьми, — во всяком случае, в таком состоянии застали эту традицию собиратели. В Барятинском районе девочки зимой хоронили в снегу таракана —
вот в этай, в каробке спичечнай... Ёлачку делали, её лускатиками абгараживали, па-латенце... столик такой сделают. <...> И плачем сидим, вот плачем. А ребята стоять и смотрють. Только мы уходим, ани эту ёлку усю забрасывають... (д. Перенежье, Брт).
Тут девочки тоже стремились к тайности совершения обряда —
а выбирали мы такое место — не равнина, под кручей такой. Мы харанилися, чтобы не видели нас ребята, чтобы на следующий день прийти и памянуть. Хлеба вазь-мём, у каво што есть, пасидим, паплачем... А када приходим, ребята всё параски-дают... (д. Перенежье, Брт).
Кроме того, дети принимали участие в обходах дворов — как святочном, так и пасхальном (зафиксированы детские «лалынканья», то есть пасхальные поздравительные песни), а также призывали весну вместе с испеченными жаворонками.
В заключение хочется сказать, что участие детей в традиционной обрядовой жизни в юго-западных районах Калужской области было очень велико. Через игру дети приобщались к миру взрослых. Будучи активными наблюдателями, дети довольно рано включались во многие обряды и проводили свои репетиции взрослых ритуалов. Кроме того, таким образом они сохранили традицию и подарили ей более долгое время жизни.
литература
Альтшулер 2007 — Альтшулер М. С. Калужская кукушка и ее звуковой образ в системе обрядов
символических похорон // Миф. Музыка. Обряд. М., 2007. С. 203-211. Велецкая 1978 — Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1978. Виноградов 1998 — Виноградов Г. С. Страна детей. Избранные труды по этнографии детства. СПб., 1998.
Колядич, Капица 2017 — Колядич Т., Капица Ф. Русский детский фольклор: учеб. пособие. М., 2017. Мельников 1987 — Мельников М. Н. Русский детский фольклор. М., 1987.
Харузина 1911 — Харузина В. Об участии детей в религиозно-обрядовой жизни //Этнографическое обозрение. 1911. №1-2. С. 1-78.
Сокращения
Брт — Барятинский район Калужской области Дмн — Думиничский район Калужской области Крв — Кировский район Калужской области Лдн — Людиновский район Калужской области Хвст — Хвастовичский район Калужской области
IV ВСЕРОССИЙСКИЙ КОНГРЕСС ФОЛЬКЛОРИСТОВ. ТОМ ТРЕТИЙ
