Спросить
Войти
Автор также показал, что если в модели с целью идеализации применяется общее условие типа «при прочих равных», «при прочих приблизительно равных» или «при отсутствии прочих», но при этом не оговаривается, какие именно факторы включены в «прочее», то это, скорее, абстрагирование от всех прочих факторов, чем идеализация.
Чтобы создать более полноценную модель экономической реальности, которая не будет излишне идеализирована и абстрагирована по отношению к социальным, психологическим и прочим важным факторам реальной жизни, предлагается создать междисциплинарную Социальную модель. Эта модель должна объяснять и описывать в том числе те явления, которые в современных экономических моделях считаются «отклонениями».
Е.А. Пехтерева
Профессор экономики Фрайбургского университета (Германия) посвящает свою статью эволюции «экономической модели человека» и ее критике. Эта критика, имеющая длительную историю, отмечает автор, ограничивается в основном указанием на очевидное игнорирование традиционной теорией рационального выбора роли моральных и этических факторов человеческого поведения. В ответ на критику некоторые исследователи предложили модификацию стандартной модели, ее «ревизионистскую» версию, пытающуюся учесть моральные факторы, включив их в виде дополнительных предпочтений в функцию полезности экономического агента. Простое изменение содержания функции полезности позволяет применять стандартную методологию моделирования, которая, как пишет Ванберг, со времени Вальраса и Джевонса внутренне связана с логикой максимизации и стала привычным элементом профессионального экономического знания (с. 619). Но такая стратегия, по мнению автора, игнорирует важнейшее различие между предпочтениями относительно результатов и предпочтениями относительно действий, она не признает того факта, что «моральные предпочтения» относятся к последней категории. В то же время предпочтения относительно действий не могут последовательно учитываться в рамках теоретической схемы, в центре внимания которой находится рациональность единичных действий. Необходимо изменить подход, перейти от теории рационального выбора к теории поведения, соответствующего нормам, или теории нормативного поведения (rule-following behavior).
Традиционная для неоклассической экономической теории модель человека (как подчеркивал А. Сен) содержит две ключевые концепции: рациональности и личной выгоды. Эта идея рационального и эгоистичного поведения выражается в максимизации агентом функции полезности с учетом имеющихся ограничений. При этом действия рассматриваются как средства или инструменты достижения желаемых последствий или результатов. Согласно теории рационального выбора, если действие А ведет к более предпочтительному ожидаемому результату по сравнению с альтернативными действиями, агент выберет именно действие А (с. 608). В такой теоретической схеме нет места для предпочтений относительно самих действий, самостоятельных и дополняющих предпочтения относительно ожидаемых от них результатов. И это обстоятельство делает несостоятельными все попытки учесть моральные предпочтения путем простой модификации содержания функции полезности в рамках теории рационального выбора.
Моральные принципы, ценности справедливости, честности и т.д., как правило, связываются с действиями и способами достижения результатов, а не с самими результатами. Они служат в качестве кодекса поведения, требующего честных, этичных действий. Идея «моральных предпочтений» может означать лишь предпочтение действовать морально, т.е. в соответствии с нравственными нормами поведения. Таким образом, моральные предпочтения есть предпочтения относительно действий, и их учет требует перехода от теории рационального выбора к теории нормативного поведения.
Многие экономисты, указывавшие на роль предпочтений относительно действий при принятии решений, не видели того факта, что, обращаясь к «моральным предпочтениям», они невольно отходят от концепции рационального выбора в сторону концепции нормативного поведения. Причину этого автор видит в смешении моральных предпочтений с предпочтениями, учитывающими чужие интересы. Одно дело считать, что агенты оценивают результаты не только по критериям собственных узких интересов, но также и с учетом того, как они воздействуют на благосостояние других людей, и совсем другое дело полагать, что агенты имеют побуждения действовать в соответствии с этическими нормами или принципами справедливости. Одно дело утверждать, что субъективные оценки выгод, принимаемые индивидами, движимыми не эгоистическими мотивами, отличаются от экономических выгод, и совсем другое дело заявлять, что агенты предрасположены вознаграждать других людей за сотрудничество, соблюдение норм и стремление наказывать за нарушение норм.
«Концепция рационального выбора, которая представляет людей функцией полезности и пытается объяснить человеческое поведение как максимизацию этих функций, в центр своего внимания неизбежно ставит отдельные акты выбора и рассматривает эти акты выбора исключительно в категориях ожидаемых последствий альтернативных действий в конкретной ситуации» (с. 609). Теория рационального выбора допускает предпочтения, основанные на альтруизме или учете чужих интересов, поскольку эти предпочтения понимаются как предпочтения относительно результатов. Ее основы не подвергаются сомнению при допущении, что агенты оценивают «полезность» результатов по критериям не только собственных выгод, но и последствий для благосостояния других. Когда же в качестве определителей человеческого поведения выступают «личностные добродетели», то неизбежно возникают предпочтения относительно действий. Это имеет место, если агенты действуют, руководствуясь в оценке действий заранее заданными критериями допустимости, и такое поведение может быть охарактеризовано как соответствующее нормам в определенных типах проблемных ситуаций (с. 609).
В подтверждение своего тезиса автор обращается к концепции А. Сена, который, стремясь усовершенствовать модель рационального выбора и согласовать ее с реальным поведением, вводит в эту модель различие между поведением, определяемым сочувствием (sympathy), и поведением, определяемым долженствованием (commitment). Согласно А. Сену, сочувствие может быть легко учтено в модели рационального выбора просто путем расширения понятия личного (эгоистического) интереса, поскольку сочувствие по отношению к другому может быть источником удовольствия и
страдания для себя. Иное дело долженствование. Хотя и каждодневный опыт, и многие эмпирические исследования показывают, что выполнение долга является реальной формой поведения, утверждает А. Сен, такое поведение не может быть учтено в рамках стандартной теории рационального выбора (даже в ее минимальной версии, определяющей рациональный выбор в категориях максимизации идентифицируемого показателя), ибо такой учет требует смягчения критерия «эгоистического интереса» (с. 610).
Эта концепция А. Сена была подвергнута критике как противоречивая, однако эти противоречия, по мнению автора, устраняются, если рассматривать ее с точки зрения выдвинутых различий между предпочтениями и нормативным поведением. Сам Сен допускал возможность «самоограничения преследования собственных целей» ради соблюдения тех или иных правил поведения. В этом случае нет нужды отказываться от идеи «эгоистического выбора», достаточно признать, что люди могут действовать в соответствии с нормами, а не только исключительно как «рациональные максимизаторы». По мысли самого А. Сена, признание соблюдения определенных правил как элемента долженствующего поведения означает лишь безоговорочное признание приоритета определенных моделей поведения по отношению к другим. И тот факт, что в реальном мире люди действуют в соответствии с нормами поведения, а не только как рациональные максимизаторы, открывает возможность получения взаимных выгод от сотрудничества, которые были бы недоступны, если бы стратегия поведения сводилась лишь к рациональной максимизации (с. 611). Ситуация дилеммы заключенного является характерным примером, когда моральные нормы поведения играют важную роль и требуют прекращения расчетов, направленных на максимизацию.
Проблема рациональности нормативного поведения обсуждалась многими экономистами, в том числе Ф. Хайеком, который утверждал, что ограниченность человеческого знания и разума вынуждает скорее следовать нормам поведения, чем полагаться каждый раз на дискреционные решения. Р. Хайнер выдвинул развернутую аргументацию, доказывающую, почему «несовершенные» агенты, отличающиеся от «неоклассического рационального человека», способны получать выгоду, следуя нормам поведения, а не пытаясь придерживаться стратегии максимизации (с. 612).
Всякое поведение может быть успешным лишь в том случае, если оно направляется «знанием» конкретных внешних условий и обстоятельств. Однако, как следует из положений Ф. Хайека и Р. Хайнера, требования к этим знаниям при рациональном выборе и при нормативном поведении совершенно различны. Рациональный выбор связан каждый раз с конкретными критериями, он требует от агента способности определить все варианты, предсказать их последствия и достоверно рассчитать выгоды, что во многих ситуациях может оказаться невыполнимой задачей. Нормативное поведение, напротив, связано с реагированием на определенные типы ситуаций с помощью определенных типов поведения, оно требует от агента способности классифицировать ситуации и связать их с соответствующим типом поведения, отвечающим принятой норме. При этом, чтобы достичь результата, агенту нет нужды обладать знанием, «мудростью», заложенной в данной норме.
Аргументы Ф. Хайека и Р. Хайнера говорят о том, что нормативное поведение вполне может быть «рациональным» в смысле обслуживания интересов агента, даже если оно не соответствует критериям стандартной теории рационального выбора. Степень «рациональности» нормативного поведения зависит от «качества» норм и характера условий, в которых они применяются. Следование моральным нормам «рационально» с точки зрения интересов агента, если оно способствует достижению желаемых последствий лучше, чем не ограниченное моральными нормами поведение, даже если при этом возникают неизбежные потери возможностей, открытых для ничем не ограниченного максимизатора.
Теория «рациональности» нормативного поведения не означает отказа от консеквенциалистского подхода к действиям человека, и в этом плане она не отличается от теории рационального выбора, поскольку также утверждает, что поведение определяется его выгодой, «оценкой преимуществ». Различие в том, что теория рационального выбора ведет этот расчет на уровне единичного действия, тогда как теория нормативного поведения - на уровне норм, стремясь ответить на вопрос, какими нормами будет склонен руководствоваться агент в определенных типах ситуаций.
Автор подчеркивает, что намерения следовать нормам основываются на «оценке преимуществ», но не являются результатом сознательного и свободного расчета. Дело в том, что процесс формирования таких намерений должен включать некоторый «метод расчета», учитывающий результаты различных типов поведения в различных типах ситуаций. С теоретической точки зрения такие методы существуют и должны рассматриваться на трех уровнях: биологической эволюции, культурной эволюции и индивидуального познания, на каждом из которых путем отбора происходят процессы обучения и накопления знаний. В процессе биологической эволюции выработаны генетически передаваемые поведенческие программы, объединяемые в понятии «человеческой природы». Процесс культурной эволюции выработал разделяемые в обществе традиции и нормы поведения, составляющие «человеческую культуру». Процесс познания, сопровождающий индивида в течение его жизни и формирующий его индивидуальный «репертуар» поведенческих намерений (моделей), действует на основе «генетического наследства» и в контексте определенной социокультурной среды (с. 614-615).
Намерение следовать нормам порождает определенные психологические последствия, которые могут оказаться в одном ряду с другими последствиями, рассматриваемыми агентом в процессе выбора. Отсюда некоторые исследователи склонны делать вывод, что в этом смысле «моральные предпочтения» могли бы быть включены в качестве компонентов в функцию полезности агентов, однако такой вывод игнорирует существенное различие между нормативным и рациональным выбором. Можно не сомневаться, что на практике подобные аргументы присутствуют при принятии решений, однако именно в таких случаях происходит отказ от нормативной модели поведения в пользу ситуационного дискреционного выбора, даже если при этом агент учитывает психологические последствия подобного выбора. И эти случаи необходимо четко отличать от подлинного следования поведенческим нормам, не связанного с расчетами ожидаемых выгод от альтернативных способов действия.
Психологические факторы и их связь с рациональностью привлекают все большее внимание как психологов, так и экономистов. Выдвинут целый ряд гипотез относительно их возможного включения в «разумное и предусмотрительное поведение» или, напротив, их положительного влияния на успешность действий по сравнению с действиями, направляемыми чисто рациональным
расчетом. Обращается внимание на роль эмоций в определении выбора не столько в качестве издержек и выгод, сколько как факторов, которые определяют склонность или готовность к тем или иным действиям и, тем самым, служат либо побуждающим мотивом, либо мотивом для воздержания. Эти психологические «факторы готовности», по мнению автора, могут быть систематически учитываемы отдельно от издержек и выгод в функциях полезности, если они представлены как предпочтения относительно действий и отражают интенсивность намерений следовать конкретным нормам поведения (с. 616).
Моральные предпочтения являются продуктом познавательных процессов, в том числе процессов биологической и культурной эволюции, в которых собран поведенческий опыт. Индивидуальные различия моральных предпочтений являются отражением различий не в предпочтениях относительно результатов, а в поведенческих моделях, выработанных в результате прошлого познавательного опыта. Принятие модели нормативного поведения не означает полной невозможности учета ситуационных стимулов. Всегда существует способность переключиться с нормативной модели на рациональный расчет, и необычность ситуации может активировать эту способность. Можно предположить, что функция психологических факторов, их «эволюционный смысл существования», состоит как раз в том, чтобы придавать устойчивость намерениям людей следовать поведенческим нормам в присутствии противоположных ситуационных стимулов.
В заключение автор подчеркивает, что его задача состояла в том, чтобы доказать необходимость пересмотра не столько положения об эгоистическом интересе, т.е. стремлении индивида к улучшению личного благосостояния, сколько идеи, согласно которой индивиды, преследуя собственные интересы, всегда, раз за разом, действуют как рациональные максимизаторы и их выбор определяется исключительно ожидаемыми последствиями их действий. Признание того факта, что человеческое поведение направляется не только предпочтениями относительно результатов, но и предпочтениями относительно самих действий, даст возможность более последовательно и правдоподобно учитывать многие аспекты этого поведения, которое, будучи направляемо таким образом, вполне может быть «рациональным» в том смысле, что способствует жизненному успеху. Роль моральных норм и соответствующего поведения заключается в том, что они способствуют коллективному решению проблем типа дилеммы заключенного, при которых прямое преследование личного интереса ведет к результату, невыгодному для всех по сравнению с тем, что может быть достигнуто при следовании нормам поведения.
Подобные нормы, по мысли автора, возможны в рамках «общего конституционального интереса» заинтересованных лиц, это нормы, относительно которых может быть достигнуто согласие как о средствах, обеспечивающих взаимную выгоду. В этом смысле моральные нормы могут рассматриваться как нормы, работающие к общей выгоде всех сторон, но в то же время испытывающие отклоняющее воздействие со стороны присутствующих ситуационных стимулов. Способность коллективов и обществ реализовать взаимную выгоду от сотрудничества зависит от их способности принять нормы поведения, соответствующие общим конституциональным интересам их членов, а также создавать и поддерживать условия, способствующие намерениям индивидов следовать этим нормам.
И.Г. Минервин
BUCHANAN J. M. Let us understand Adam Smith // J. of the history of econ. thought. - Basingstoke, 2008. - Vol. 30, N 1. - P. 21-29.
Когда современные экономисты изучают классиков экономической теории, они часто проявляют так называемое «методологическое высокомерие»: находят ошибки и несовершенства в трудах классических авторов прошлых столетий, которые не обладали современными техническими инструментами анализа и не знали многих «истин». Однако, возможно, разумнее было бы попытаться поставить себя на место этих учёных - мысленно переместиться в то время и в то место, где они создавали свои работы - и с этих позиций попытаться понять, что они на самом деле имели в виду. Так, Джордж Стиглер утверждал, что, для того чтобы лучше понять Адама Смита, мы должны, прежде всего, помнить, что это был Адам Смит, а не мы, с нашим знанием современных экономических концепций. Например, неоклассики всегда рассматривали це-
