МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ (ХРАПОВИЦКИЙ) КАК ГЛАВА РУССКОЙ ЗАРУБЕЖНОЙ ЦЕРКВИ В ХАРАКТЕРИСТИКЕ Н. А. БЕРДЯЕВА

Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2020. Т. 7, № 1 (25). С. 90-97.

УДК 930.1

DOI 10.24147/2312-1300.2020.7(1).90-97

Е. С. Росляков

МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ (ХРАПОВИЦКИЙ) КАК ГЛАВА РУССКОЙ ЗАРУБЕЖНОЙ ЦЕРКВИ В ХАРАКТЕРИСТИКЕ Н. А. БЕРДЯЕВА

Анализируются работы Н. А. Бердяева, посвящённые митрополиту Антонию (Храповицкому) -основателю и первому главе Русской Зарубежной Церкви. Характеристика Бердяевым Русской Церкви после революции, видимый им путь её развития имели большое значение для церковной полемики русского зарубежья. Резкий, критический взгляд Бердяева на митрополита Антония, помещение его в определённые идеологические рамки во многом повлияли на последующие характеристики архиерея в историографии.

Ye. S. Roslyakov

METROPOLITAN ANTHONY (KHRAPOVITSKY) AS THE HEAD OF THE RUSSIAN CHURCH ABROAD IN THE CHARACTERIZATION OF N. A. BERDYAEV

The article analyzes the works of N. A. Berdyaev, dedicated to Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) - the founder and first head of the Russian Church Abroad. Berdyaev&s characterization of the Russian Church after the revolution, the way he saw it developing, was of great importance for the church polemic of the Russian diaspora. Berdyaev&s sharp, critical look at Metropolitan Anthony, the placement of the bishop&s figure in certain ideological frames, largely influenced his subsequent characteristics in historiography.

История Русской Зарубежной Церкви в настоящее время привлекает большое внимание исследователей. Образованная в эмиграции в начале 1920-х гг., Зарубежная Церковь в отечественной историографии долгое время рассматривалась в основном с политических позиций - как монархическая организация.

Неоднородность эмиграции в культурном, идеологическом, социальном плане, различные принесённые из России взгляды на развитие Церкви предопределили неизбежность серьёзных разногласий в церковных вопросах. От имени церковного собора, который состоялся в 1921 г. в сербском городе Сремские Карловцы, были выпущены послания с призывом к восстановлению в России династии Романовых и к международной Генуэзской конференции с призывом народам мира оказать помощь русским людям в изгнании большевизма [1, с. 82-83, 155]. Эти послания были восприняты многими как вмешательство Церкви в политику. Стремление Архиерейского Синода подчинить себе эмиграцию в церковном плане вызывало противодействие. Вокруг Архиерейского Синода, возглавляемого митрополитом Антонием (Храповицким), группировалось правое течение эмиграции. Либеральные круги объединились вокруг митрополита Евлогия (Георгиевского).

Митрополит Антоний (Храповицкий), первый председатель Архиерейского Синода Зарубежной Церкви, был широко известен с начала XX в. как архиерей и яркий публицист. До революции он был известен, с одной стороны, как сторонник преобразований в Церкви - выступал за восстановление патриаршества, был критиком синодальной системы, с другой, - был противником либеральных изменений, расширения прав белого духовенства и мирян. В политическом плане он имел репутацию крайне правого деятеля, был причастен к деятельности черносотенного движения, выступал резким критиком интеллигенции.

Острота борьбы за духовную власть сказывалась на характере работ, посвящённых Зарубежной Церкви и митрополиту Антонию. В эмиграции оказались многие дореволюционные критики митрополита Антония. Среди них представители религиозно-философского движения - С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, А. В. Карташёв. Взгляды Н. А. Бердяева, несомненно, имели большое воздействие на отношение современников к церковным вопросам эмиграции. С самого начала он занимал непримиримую позицию по отношению к митрополиту Антонию и его сторонникам. Начиная с середины 1920-х гг. в своих работах в свойственной ему резкой манере он давал характеристику состояния Церкви в России и эмиграции, предлагал свои, порой радикальные, решения.

В своих воспоминаниях Н. А. Бердяев, высланный из России в 1922 г., очень негативно отзывался о сложившейся в эмиграции церковной атмосфере: «...творцы культуры начала века встретились за рубежом с очень неблагоприятной средой, образовавшейся из гражданской войны. Произошло столкновение с ультрареакционным течением в эмиграции, с консервативно-традиционным и клерикальным православием, не желающим знать всего творческого движения религиозной мысли начала XX века, с реставрационной политикой, вожделеющей утерянного привилегированного положения» [2, с. 153154]. Правое, реакционное течение, на взгляд Бердяева, преобладало в эмиграции. Особое внимание он обращал на приверженность правым идеям молодёжи, но в то же время видел в ней «здоровое религиозное и национальное чувство» [3, с. 292, 301]. Именно к христианской молодёжи были во многом обращены призывы Бердяева [4, с. 42].

Главная тема работ Н. А. Бердяева, по-свящённых церковной проблематике в эмиграции, - будущее Церкви в новых исторических условиях. Собственно, название журнала «Путь», главным редактором которого был Бердяев, говорило об этом. Основная проблема, которую ставил Бердяев в своих работах, - проблема церковно-государствен-ных отношений. Он говорил о наступлении принципиально новой исторической эпохи. В современных событиях Бердяев видел окончание периода в истории христианства, когда Церковь с времён императора Константина Великого освящала власть как власть христианскую, когда существовали христианские государства, христианские народы. Период самодержавной монархии, по его мнению, «в истории христианства безвозвратно кончен». Поэтому Церковь должна перестать надеяться на государство и «развивать собственную энергию изнутри» [5, с. 38, 50-51]. Всё, что было связано с дореволюционными официальными церковными институтами, Бердяевым воспринималось негативно. В них он видел лишь государственную церковность, порождавшую «лицемерие и ложь», и противопоставлял ей подлинную духовную жизнь, существовавшую «в святости, в старчестве» [6, с. 282].

Во вступительной редакционной статье первого номера журнала «Путь» были очень чётко расставлены акценты относительно задач церковной эмиграции. Перед эмиграцией, по мнению Бердяева, стояли задачи сохранения русского рассеяния как единого русского народа, органическая связь его с Россией и будущее воссоединение с ней. Но воплощение этих задач должно быть осуществлено не политическими методами. Бердяев если и не отказывал эмиграции в праве на политическую деятельность, то сводил значение её к минимуму: она вторична, «подчинена задаче духовно-религиозной». Политическая деятельность несёт негатив и дальнейшее разделение: она породила эмигрантскую психологию - «ложное» отделение себя от России, и даже осознание себя «единственной подлинно русской нацией». Русская религиозная идея - это «идея Святой Руси, а не империалистическая идея Великой России». Поэтому преодоление разделения возможно в первую очередь «духовно» и «религиозно» [7, с. 4-6].

Объект критики Бердяева - старое сознание, которое не понимает истинной сути произошедшего с Россией и с Церковью.

«Сознание, которое видит в революции, в русском и мировом кризисе лишь внешний скандал и внешнее бесчинство, которое продолжает думать, что ничего не произошло, не есть христианское, не есть религиозное сознание, это есть сознание, подавленное обывательским позитивизмом» [5, с. 32].

Определяя суть собственного мировоззрения, Бердяев говорил о себе как о «философе свободы» и главным мотивом своего творчества называл защиту «свободы духа». С этих позиций он критиковал левые и правые политические течения - они одинаково, на его взгляд, не любили свободу, попирали её. Левые идеи, по словам Бердяева, в конечном итоге привели к революции, к власти, которая отрицает «духовный мир». Правое течение также отрицало наследие русской «религиозной мысли», боялось «свободы духа». И те, и другие - «реставраторы» своего -левого или правого - прошлого. Они мыслят старыми категориями, не понимают сути произошедших событий, того, что Россия вступила «в новое измерение исторического бытия», в котором нет места прошлым политическим интересам [3, с. 287-301]. Бердяев отмечал неприемлемость методов антибольшевистской борьбы, если они не основываются на церковных началах. «Журналу "Путь" предстоит борьба на два фронта: против течений, которые думают обрести духовное творчество в разрыве с Православной Церковью, и против течения, которое враждебно духовному творчеству и хочет исключительно реакции и реставрации» [7, с. 7]. Под вторым подразумевалась Зарубежная Церковь во главе с митрополитом Антонием.

Отказ Бердяева от деятельного противостояния большевизму в эмиграции был предметом острой критики с разных сторон. Его принципиальный аполитизм вызывал неприятие и непонимание. Так, Ф. А. Степун в «Современных записках», анализируя идейные приоритеты Бердяева, приходит к выводу, что тот в своих идеях находится в прошлом и будущем, но не в настоящем: «Он весь в далях прошлого и будущего»; «... Его убеждение, что большевицкий строй -"сатанократия", повелительно требует от него решительной поддержки всякой борьбы против коммунизма, а в том числе и политической». Но Бердяев отказывается от этого:

«Нет, сам Н. А. Бердяев, действительно, ни "левый", ни "правый", он никакой, но никакой не только потому, что он выше всех политических различий, но и потому, что все как ни как вводимые им политические понятия страдают безнадёжной приблизительностью и неточностью» [8, с. 308-314]. То есть сосредоточивание кого-то на актуальных политических проблемах настоящего для Бердяева - «политика» не нужная и вредная.

И здесь, конечно, позиция Зарубежной Церкви, направленная на сохранение именно Русской Церкви в эмиграции, монархические настроения её представителей, стремление подчинить своей власти церковную эмиграцию принципиальным образом различались с идеями Бердяева.

Актуальные церковные вопросы для самого Бердяева заключались в следующем. Он видел основной путь возрождения России, русского общества в развитии христианской свободы, «творческой религиозной мысли», продолжении традиций А. С. Хомякова, Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьёва. Соответственно и движущую силу будущего духовного возрождения России он видел в людях религиозно творческих. «Образуется новый уклад православной души, более активный, ответственный, творческий, более мужественный и бесстрашный». «Народные массы отпадают от Христианской веры и от Церкви, проходят через поверхностное полупросвещение, через атеизм и нигилизм, интеллигенция же и высший слой культуры возвращается к Христианской вере и Церкви. Это меняет стиль Православия. Он перестаёт быть простецким, мужицким по преимуществу. Нужны ответы на более сложные умственные запросы, на более утончённую интеллектуальность» [7, с. 5-8].

Оценивая свою деятельность в эмиграции, Бердяев так характеризовал свои работы: «. вёл борьбу за свободу духа, свободу совести, свободу мысли, не пропускал ни одного случая, чтобы не протестовать против гасителей духа, насильников над мыслью и совестью» [2, с. 230]. Свои статьи против Карловацкого Синода Бердяев называл «наиболее боевыми», а с Антонием (Храповицким) он вёл «духовную борьбу» [2, с. 232], при этом имя самого митрополита в его работах упоминалось редко. Это вообще было

характерно для эмигрантской полемики. Критики Архиерейского Синода центральное внимание уделяли борьбе двух идеологий. «Спор идёт не о лицах и не между лицами», - писал в 1927 г. Г. П. Федотов, отбрасывая тем самым разговоры о личностных различиях главных участников зарубежных церковных групп [9, с. 119]. Поэтому образ отдельных иерархов, в том числе и митрополита Антония, зачастую растворялся в характеристике одной из групп. Отношение к отдельной личности было пренебрежительным, наблюдалось стремление охарактеризовать другой лагерь как единую, тёмную, обезличенную массу. Эту особенность подмечали и критики митрополита Антония. М. А. Кал-лаш отмечала сложившееся «обязательное правило: проходить молча и с закрытыми глазами мимо тех, кто на "противной стороне". Не всматриваемся, не интересуемся, просто не желаем знать, потому что это чужой лагерь» (курсив автора. - Е. Р.) [10, с. 93-94].

Сам Бердяев, рассуждая о специфике русской критики идей, отмечал, что она представляет собой в основном критику «вредного направления», дискредитирование противника, но не раскрывает собственно духовный «мир идей», основные проблемы, их суть [3, с. 285]. Подобный взгляд объясняет и подход Бердяева к Зарубежной Церкви и к Антонию (Храповицкому). Характеризуя в первую очередь «мир идей», он не обращает внимания на нюансы. Отдельные взгляды конкретной личности не важны, если эта личность идёт в русле, вредном для развития Церкви. Он отсекает всё лишнее в идеях митрополита Антония.

Митрополит Антоний для Бердяева -представитель «внешних контрреволюционеров». Революция для подобного круга людей - лишь внешнее явление, случайность, которая разрушила хорошее старое и создаёт плохое новое. Они рассматривают её исключительно со стороны. Их самоопределение исходит из отрицания и потому не способно к созиданию. Бердяев ставит на одну сторону обновленцев в России и Архиерейский Синод в эмиграции. «Митрополит Антоний, -по его словам, - такой же рационалист и практик, как деятели "живой церкви". Они приспосабливаются к плодам революции, он

опирается на ушедшее государство» [11, с. 836-843].

Бердяев писал о развитии право-клерикального течения эмиграции. Представители этого течения всегда выступали с позиций насилия «государства над церковью». Под этим знаком проходил Карловацкий Собор 1921 г. В развитии этого течения в эмиграции есть опасность нового порабощения Церкви. Он отмечал, что связь Церкви в России и в эмиграции разрывается деятельностью монархических организаций. Монархисты - это та сила, которая управляет Церковью: «Все эти крайне правые монархисты в эмиграции вполне признают для себя свободу совести и свободу выбора и налагают авторитет Церкви, где им хочется и нравится, наделяя авторитетом тех митрополитов и епископов, которые потакают их инстинктам и сочувствуют им» [4, с. 46].

То есть крайне правое течение эмиграции - это выступающее с позиций реставрации монархического прошлого направление мысли, в церковном отношении видящее Церковь частью государственного аппарата. А «карловатский епископат» для Бердяева -это «партия», часть клерикального направления [4, с. 46].

Стремление разорвать с политическим прошлым, желание войти в новую для Церкви эпоху для Бердяева настолько велико, что он фактически призывал к расколу с «реставрационно-реставраторским» течением в Церкви. «.Этот удар должен быть нанесён, ибо это течение мешает выздоровлению России и русского народа, мешает нарождению лучшей жизни» [4, с. 49]. Одним из факторов, удерживающих Церковь в старых рамках, для Бердяева являлся авторитет иерархии. Специально обращая внимание на религиозную молодёжь, которая стремится видеть в фигуре любого епископа непогрешимый авторитет, Бердяев призывал отказаться от этого взгляда. [4, с. 42-43]. И здесь он видел «духовную проблему» - необходимость не доверять привычным для русского православного человека образам. Очевидно, Бердяев обращается к образу митрополита Антония, безусловно, очень авторитетного в эмиграции. Он рисовал фигуру епископа, наделённого качествами, традиционными для духовного лица, монаха, но, очевидно, для

Бердяева качествами в большей степени внешними, не сказывающимися положительно на духовном развитии: монах и аскет, «известный своей духовностью, оказывается духовно-слепым, а не зрячим, если он не способен к различению духов, если повсюду в мире и человечестве видит лишь зло и тьму и обречён распространять вокруг себя проклятие и мрак. По-видимому, аскетика сама по себе не ведёт к высшим духовным достижениям и не вырабатывает духовной зряче -сти. Она может даже иссушить и ожесточить сердце. Диавол тоже аскет. Необходим другой элемент в духовном пути, без которого аскетика лишается преображающего и просветляющего смысла. Аскетика без любви безплодна и мертва» [4, с. 49-50]. Дальнейшая характеристика этого безымянного портрета явно повторяет мысль А. В. Карта-шёва в статье, посвящённой Антонию (Храповицкому) в Новом энциклопедическом словаре ещё в 1911 г. Карташёв писал тогда о славянофильском мировоззрении архиепископа Антония, которое обострено «принципиальным аскетизмом, доходящим до симпатий монофизитству» [12, с. 68]. Бердяев развивает эту идею: «Монах-аскет, в котором сердце иссушилось и охладилось, который любит Бога, но с нелюбовью относится к человеку и миру, есть практический, жизненный монофизит, он не исповедует религии Богочеловечества» [4, с. 50].

Ещё в 1909 г. в полемике вокруг сборника «Вехи» в ответном письме архиепископу Антонию Бердяев писал о Церкви, ослабленной «христианскими мучителями», изменившими «завету любви». «Возможно ли, -спрашивал Бердяев, - вынести соблазнительное оправдание иерархам Церкви этой злобной братоубийственной, антихристианской "политики"? Почему делами любви и духом любви не отстаивают православной веры? Почему в силу правды Божией не верят, а в силу государственную, силу материальную верят?» [13, с. 374]. Бердяев тогда видел в лице архиепископа Антония церковную фигуру, могущую вести диалог, видел надежду на возможность обновления Церкви. Теперь прошлые сомнения окончательно решены. Отход митрополита Антония и его сторонников от христианской правды однозначен и необратим, он не пытается понять их. С Антонием (Храповицким) Бердяеву уже нет смысла спорить, обращение к его фигуре лишается проблемного характера не только в практическом плане, но и в историческом. Он - часть ушедшего времени, в размышлениях о насущном он не нужен. Митрополит Антоний становится частью отжившей формы старой Церкви, сращённой с государством, и легко Бердяевым вписывался в эту форму.

Рассуждая о положении Церкви до революции, когда «иерархия находилась во власти и услужении царя и обер-прокурату-ры, через которую государственная власть давила на церковь», Бердяев проводил прямую аналогию с положением в эмиграции, когда «церковная иерархия в карловатской своей части находится во власти и в услужении правых монархических партий, которые заменили царя и обер-прокуратуру» [6, с. 303]. И если Церковь в России в результате революции изменилась, то Церковь в эмиграции перенесла из старой России своё устройство, свой дух, а митрополит Антоний стоит теперь во главе её. При этом у Бердяева речь шла не столько о подчинении практическом и идейном, сколько о подчинении духовном. Он назвал это явлением «несознательным, результатом ложного сознания, не видящего реальностей» [6, с. 303]. Бердяев даже включил митрополита Антония в число тех кругов, которые «в глубине души не хотят признать ни собора, ни патриарха, как порождения революционной эпохи», которые «не примиряются с совершившейся катастрофой, благодатной для церкви, и упрямо, с слепотой и глухотой стоят за реставрацию, которая должна вернуть к старому положению церкви, должна отменить всё, связанное с собором и патриархом, т. е. с революционной эпохой». На взгляд Бердяева, митрополит Антоний хотя и стремился к восстановлению патриаршества, «но представлял себе это не так, как произошло в революции» [6, с. 304]. Подобная концепция - о неприятии патриаршества как следствия революции -стала распространённой в эмиграции, в том числе, очевидно, и благодаря взглядам Бердяева [14, с. 131].

Обвинения в осуществлении Зарубежной Церковью политической деятельности стали основной темой её критики. Политика

прошлая и настоящая - это тот критерий, который, по мнению критиков, лишал Церковь свободы, делал её государственным аппаратом принуждения. Включение Церкви в политику в России привело к возникновению «живой церкви», в эмиграции - к деятельности Зарубежного Архиерейского Синода [15, с. 252].

Чуть более внимательное отношение к взглядам Антония (Храповицкого) позволяет выделить два уровня отношения к нему: политический, где он существует вместе с монархистами в России и позже в эмиграции, и иной уровень - церковный, со славянофильскими взглядами митрополита, его идеалами соборности. Но этот, второй уровень Бердяев или не замечал, или нивелировал его, не придавал серьёзного значения. Славянофильские позиции Антония, критикующие синодальный период и видящие идеал в допетровской Руси, в оценке Бердяева не играли особой роли. В конструкции Бердяева вся самодержавная эпоха и допетровская её часть - это часть «константинов-ской» истории. Описывая суть религиозной идеи самодержавия, Бердяев отделял самодержавие от абсолютизма: в отличие от абсолютизма, оно ограничено не народом, а «Церковью и христианской правдой». Власть царя «есть служение не своей воле, а воле Божьей». В абсолютизме же монарх это не слуга Церкви, поэтому в абсолютной монархии Церковь подчинена государству. Но идея самодержавия в истории всегда оставалась лишь утопией: «Прекрасная утопия, может быть лучшая из утопий!» А на деле самодержавие «всегда превращается, - по мнению Бердяева, - в абсолютизм» [5, с. 44-45]. Следовательно, обращение к монархической идее как таковой - и синодального, и более раннего периода истории России - является, по Бердяеву, проявлением старого сознания, сознания ушедшей «константиновской эпохи». Поэтому и общее для митрополита Антония и Бердяева критическое отношение к синодальному периоду, взгляд на него как на «порабощение» Церкви [6, с. 282], также не влияли на характеристику иерарха. Славянофильское мировоззрение Антония было общепризнанным, но славянофилы для Бердяева - европейцы в плане творческой самостоятельности, а антиевропеец Антоний - не

славянофил. Он, очевидно, - носитель отсталого русского сознания, сознания, видящего самобытность России в её отсталости, не творческого, обращённого не вперёд, а назад. [16, с. 57-58]. Личность Антония для Бердяева абсолютно не важна. Личность растворяется в течении, и Бердяев не находит слов, чтобы как-то выделить эту личность.

Обвиняя правое течение эмиграции в обскурантизме, Бердяев вёл его истоки от дореволюционных правых и писал, что тогда иерархи-обскуранты притесняли «религиозную мысль»: «Всегда гнали Хомякова, Буха-рева, Вл. Соловьёва, Несмелова. Сам митрополит Филарет был задавлен». Это течение, по его словам, вело агрессивно-поступательную борьбу против «свободного знания и творческой умственной культуры». При этом отмечал, что идеологи этого явления -лично вполне умные и просвещённые люди. Здесь он сравнивал левых обскурантов - лидеров большевиков - и правых, к которым причислял и иерархов Церкви определённого направления [17, с. 20-31]. Очевидно, что Бердяев причислял к подобным иерархам-гонителям и Антония (Храповицкого), хотя тот никак не был гонителем Хомякова и Не-смелова, но для Бердяева был носителем идеологии, запрещающей творчество.

Уже после смерти митрополита Антония, говоря о подобных данных ему характеристиках, архимандрит Киприан (Керн) писал: «Был ли Антоний обскурантом? Отнюдь нет! Утверждаю это со всей решительностью. Просто он был сын своего века. Он остановился в своём научном развитии в то время, когда богословская наука и в России, и на Западе начала проходить свой интереснейший этап. Митрополиту не хватало прежде всего нашей теперешней научной эрудиции, известной дрессировки научного сознания. Но он не отрицал науку, не запрещал искать» [18, с. 831].

Но при жизни митрополита Антония общие взгляды, возможные точки соприкосновения практически не замечались ни Бердяевым, ни другими критиками. Например, идеи митрополита Антония о возрождении русского общества на основах прежде всего духовных, а не государственных, высказанные им в работе «Словарь к творениям Достоевского», изданной в 1921 г.: «Очень было

бы грустно лишиться Русского государства, но Русь была, росла и сияла даже тогда, когда не была государством, как за последние 450 лет рос и развивался гений греческий, как умножалась его вера, его патриотизм, его энергия под властью турок и других народов... Обратитесь. к священной истории избранного народа. Он бессовестно изменял своему призванию, пока процветал в государственном отношении, - всё стремился уподобиться жизни окружавших его варваров. Но когда государственность его пала, храм и столица подверглись разрушению, а самый народ - разорению и плену в стране переселения, тогда в нём воскресла внутренняя культура - религиозная и эстетическая, научная; он возвратился через 70 лет на родину, уже совершенно недоступный прежним соблазнам, и хотя не был самостоятельным государством, но был самым самостоятельным племенем во всём мире и остался таковым и поныне, хотя не имеет ни своей территории, ни иерархии, ни даже своего языка. Так и русское Православие, русское искусство, русская речь, русское сердце, русская открытость, самоотвержение и широта духа не угаснет под игом ни японцев, ни американцев, ни англичан, ни французов» [19, с. 438-439].

Но, очевидно, что монархические выступления сторонников Архиерейского Синода, действия, направленные на подчинение церковной эмиграции своей власти, были сильнее иных - теоретических представлений митрополита Антония.

Отдельные исключения в эмиграционной публицистике встречались. П. Б. Струве уже в 1935 г. отмечал общность религиозных идей митрополита Антония и авторов «Вех»: «... мы видим ясно, что у митрополита Антония, не как политика, а как духовной силы, и того течения русской мысли и русского духа, которая выразилась в "Вехах", действительно была одна и та же общая основоположная мысль: о первенстве Божьей Правды над всеми ценностями, силами, красотами и прелестями мира сего. Я просто гарантирую это» [20, с. 331].

Взгляд на государственное и церковное прошлое, восприятие революции, понимание категории «свободы» Церкви - эти темы определяли отношение Бердяева к Антонию

(Храповицкому). Во многом благодаря ему образ митрополита Антония в историографии долгое время воспринимался исключительно сквозь призму монархизма и политики. Также характерна методология отношения к отдельным фигурам эмиграции, свойственная как Бердяеву, так и эмигрантской полемике в целом. Идеология предопределяла характер работ, когда рассматривалось, прежде всего, критикуемое течение мысли, это приводило к обобщениям и отказу от анализа непосредственных взглядов отдельной личности в их многообразии.

Литература

Информация о статье

Дата поступления 17 сентября 2019 г.

Дата принятия в печать 3 марта 2020 г.

Сведения об авторе

Росляков Евгений Сергеевич - аспирант кафедры современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия) Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а

E-mail: e.roslyakov@yandex.ru

Article info

Received

September 17, 2019

Accepted March 3, 2020

About the author

Yevgeny S. Roslyakov - Postgraduate Student

of the Department of Modern Russian History and

Historiography of Dostoevsky Omsk State

University (Omsk, Russia)

Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077,

E-mail: e.roslyakov@yandex.ru

Для цитирования

Росляков Е. С. Митрополит Антоний (Храповицкий) как глава Русской Зарубежной Церкви в характеристике Н. А. Бердяева // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2020. Т. 7, № 1 (25). С. 90-97. DOI: 10.24147/2312-1300.2020.7(1).90-97.

For citations

Roslyakov Ye.S. Metropolitan Anthony (Khrapovitsky) as the Head of the Russian Church Abroad in the Characterization of N. A. Berdyaev. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2020, vol. 7, no. 1 (25), pp. 90-97. DOI: 10.24147/2312-1300.2020.7(1).90-97 (in

Russian).