Койне Дж. В. Традиция и сегодняшний день: Религия и наука

КОЙНЕ Дж. В.*

ТРАДИЦИЯ И СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ: РЕЛИГИЯ И НАУКА COYNE G.V.

Tradition and today: Religion and science//Science in the context of human culture II, scientific meet., Sept.30-Oct.4, 1991. — Vatican City, 1997. — P.177-188.

В статье Джоржо В.Койне (директора Ватиканской обсерватории) показывается, что отношения религии и науки в ходе трех последних столетий прошли несколько этапов от конфликта до диалога и открытости друг другу. Естественные науки сыграли значительную роль в установлении диалога, который совершенно необходим для обогащения разносторонних аспектов человеческой культуры. Автор выделяет следующие четыре периода истории отношений религии и науки: 1) подъем атеизма в XVII и XVIII вв.; 2) антиклерикализм в Европе в XIX в.; 3) осознание церковью значимости современной науки в первой половине XX в.; 4) сегодняшние церковные взгляды. Наука по отношению к религии в каждый из этих периодов может быть охарактеризована, соответственно, как: 1) искусительница; 2) антагонист; 3) просвещенный учитель; 4) партнер в диалоге.

Искушение. В XVII и XVIII вв. предпринимались попытки установить рациональную основу для религиозного убеждения через аргументы, производные от философии и естественных наук, которые привели к искажению религиозного убеждения. Религия впала в искушение поощрить собственное существование в рациональной характеристике несомненности естественных наук. Такие философы, как Л.Лессиус и М.Мерсен, решили, что существование Бога должно настолько прочно устанавливаться из философских аргументов, что подтверждение, основанное на религиозном опыте, выступает второстепенным. Рационалистическая тенденция видела свою цель в получении поддержки от новой науки, представленной такими фигурами, как Ньютон и Декарт, чтобы обеспечить основание для религии. Хотя случай Галилея обеспечивал классический пример конфронтации между наукой и религией, он незаконно присваивался нововременной наукой, например, Ньютоном, чтобы ошибочно установить основания для религиозного убеждения. Отсюда берет начало разъединение науки и религии, которое выразилось в форме атеизма.

Таким образом, наука послужила искусительницей религии, что и привело к длинному периоду непонимания между религией и наукой.

Антагонизм. Основание Ватиканской обсерватории в 1891 г. папой Лео XIII очень соответствовало атмосфере антиклерикализма, а одним из основных мотивов, которые приводит папа, являлось разрушение антиклерикализма. Он ссылается на распространенное недоверие науки к церкви и отвергает все обвинения церкви в обскурантизме и невежестве. В частности, по поводу основания обсерватории он пишет следующее: "...Начиная эту работу, мы оказались вовлечены не только в помощь продвижению очень благородной науки, которая более, чем любая другая человеческая дисциплина, поднимает дух смертных к созерцанию небесных событий, но мы в первую очередь поставили перед нами самими план... чтобы все могли увидеть, что Церковь и ее пасторы не противопоставляют себя истинной и надежной науке, человеческой или божественной, но что они принимают ее, способствуют ей и продвигают ее с самой полной самоотверженностью" (цит. по: с.181).

Хотя исторические обстоятельства и не обеспечили здоровую атмосферу для диалога между религией и наукой, основание обсерватории Ватиканом оказалось положительным вкладом в налаживание этого диалога.

Просвещение. В первой половине XX в. важную роль в пробуждении интереса церкви к науке сыграл папа Пий XII, который сам интересовался астрономией. С астрономией он познакомился еще в молодости благодаря отцу Джузеппе Лаису, который был астрономом в

Спеколе с 1890 по 1921 г. и одним из наиболее ответственных лиц за завершение Международной программы картографирования неба, проводимой Ватиканской обсерваторией. Он не был устойчивым к рационалистической тенденции, а его понимание последних в то время научных результатов относительно начал Вселенной привело его отчасти к гармоническому подходу в видении в этих научных результатах рациональной поддержки для библейской интерпретации творения. Эта тенденция впервые обнаружилась в послании Архиерейской академии наук от 22 ноября 1951 г., в котором он попытался изучить научные результаты, из которых могли бы следовать доказательства существования Бога. Даже в то время рассуждения папы привели к многочисленным отрицательным комментариям. Но это было только начало очень трудного периода. Лишь твердое вмешательство Ж.Лемэтра, отца теории первобытного атома, которая предвосхитила теорию Большого Взрыва, и отца Д.О&Коннела оттолкнуло папу от следования курсу, который, несомненно, должен был бы закончиться ухудшающимися отношениями между церковью и учеными. Специфическая проблема возникла из желания папы определить начальное состояние космологии Большого Взрыва (состояние очень высокой плотности, давления и температуры), который, как тогда считали, произошел от одного до 10 млрд. лет назад, при Божественном акте творения.

Лемэтр имел значительные трудности из-за этой точки зрения папы. Он был уважаемым космологом, но он был также и католическим священником. Поскольку в то время твердого научного подтверждения для его теории еще не было, он подвергся обвинению в том, что его теория родилась из духа соглашательства с религиозным понятием творения. Лишь с открытием в 1965 г. космического реликтового излучения было получено убедительное научное подтверждение гипотезы Большого Взрыва. Лемэтр настаивал, что "первобытный атом" и гипотеза Большого Взрыва должны оцениваться исключительно как физические теории и что теологические соображения должны быть полностью отделены.

Противостояние взглядов достигло кульминации, когда пришло время для подготовки послания папы VIII Генеральной ассамблее Международного астрономического союза, который намечался на сентябрь 1952 г. По пути на научный конгресс, проходивший в Кейптауне, Лемэтр остановился в Риме, чтобы проконсультироваться с отцом О&Коннелом и Главным государственным секретарем относительно послания Ассамблее. Миссия оказалась успешной, поскольку в своей речи, произнесенной 7 сентября 1952 г., папа привел ряд примеров прогресса в астрофизических науках в течение второй половины столетия, но не сделал никаких ссылок на научные результаты из космологии Большого Взрыва. После этого он уже никогда более не применял философские, метафизические или религиозные подходы к теории Большого Взрыва.

Итог: Искушение, антагонизм, просвещение. Во-первых, как наследство XVII-XVIII вв. в церкви имеется тенденция ассоциировать научные исследования с атеизмом. До недавнего времени вся организация формального диалога между церковью и мировой наукой велась Ватиканским секретариатом для неверующих (сейчас — Архиерейский совет по общению с неверующими). Теперь значительная часть общения организуется Архиерейским советом по культуре, основанным в 1982 г. Во-вторых, триумфальный менталитет, характеризовавший идеи церкви на момент основания Ватиканской обсерватории ("мы покажем им, что церковь может делать"), еще сохраняется. В-третьих, когда церковь была информирована о великолепном развитии научных исследований в 60-х годах XX в., она слишком поспешно захотела присвоить результаты науки в своих собственных целях. Но сегодняшние взгляды Ватикана значительно контрастируют с каждым из этих предшествующих исторических периодов.

Партнерство в общении. Автор рассматривает три послания папы Иоанна Павла II: 1) Архиерейской академии наук 10 ноября 1979 г. (к 100-летию со дня рождения А.Эйнштейна; 2) 28 октября 1986 г. по случаю 50-летия Архиерейской академии наук; 3) по случаю 300-летия ньютоновского труда "Principia Mathematica" (это обращение опубликовано как предисловие к собранию сочинений Ньютона, издание которого субсидировала Ватиканская обсерватория).

Публичное рассмотрение первых двух речей придало особое значение утверждениям, сделанным папой относительно дискуссии между приверженцами коперниканской и птолемеевской точек зрения в XVII в. и особенно роли Галилея в тех дискуссиях. Эти утверждения обозначили новый этап открытости церкви миру науки. Папа допустил, что со стороны служителей церкви в отношении Галилея были сделаны ошибки и извинился за это. Он также потребовал нового исследования истории того времени. "Я надеюсь, — писал он, — что теологи, ученые и историки, оживленные духом искреннего сотрудничества, будут изучать случай Галилея более глубоко и в лояльном осознании ошибок независимо от того, с чьей

стороны они сделаны, рассеют недоверие, которое все еще противостоит во многих умах плодотворному согласию между наукой и верой, между Церковью и миром" (цит. по: с.185).

Однако если сопоставить все три указанных выше папских документа, станет ясно, что существует множество вещей, более значительных и дальновидных, чем расследование случая Галилея. Призыв папы предпринять что-либо относительно дискуссии о Галилее прозвучал в 1979 г. В течение двух лет общество ожидало повторного слушания дела несчастного человека и его канонизации. Но когда, наконец, в 1981 г. была сформирована Архиерейская комиссия по делу Галилея, стало очевидно, что ничего конкретного предложено не было. Общественное ожидание заполнило пробел. Любое сообщение Комиссии в глазах общества потерпит неудачу.

Новизна того, что сказал Иоанн Павел II об отношениях науки и религии, состоит в том, что он занял вынужденную позицию, противостоящую каждой из трех вышеперечисленных. Это видно из последнего обращения папы, в котором Иоанн Павел II ясно указывает, что наука не может упрощенно использоваться как рациональная основа для религиозного убеждения и что она, в силу своей атеистической природы, не может быть приговоренной к противопоставлению вере в Бога: "...Христианство обладает источником своего оправдания в пределах себя и не ожидает, что наука будет составлять его основную защиту. Наука должна дать свидетельства своей собственной ценности. Пока каждая область человеческой культуры может и должна поддерживать другие, ни одна из них не должна предполагать, что она формирует необходимые предпосылки для других. Беспрецедентна возможность, которую мы имеем сегодня для общего диалога, где каждая дисциплина сохраняет свою целостность и все еще радикально открыта для обнаружений и проникновений других" (цит. по: с.186).

Кроме того, папа указывает: "Наука разрабатывается наилучшим образом, когда понятия и выводы интегрируются в более широкую человеческую культуру... Ученые... могут прийти к оценке, что их открытия нельзя заменить знанием истинно окончательного. Наука может очистить религию от ошибок и суеверий; религия может очистить науку от поклонения и ложного абсолютизма" (цит. по: с.187). Ничто не может быть дальше от антагонизма Лео XIII, рожденного

из антиклерикализма ХУП-ХУШ вв., чем следующие слова Иоанна Павла II: "Способствуя открытости между Церковью и научными сообществами, мы не предусматриваем дисциплинарное объединение между теологией и наукой подобно тому, которое существует в пределах данной научной области или в пределах собственно теологии. По мере продолжения диалога и общего поиска будет происходить рост взаимопонимания и постепенного открытия общих ценностей, который обеспечит основу для дальнейшего исследования и дискуссий" (там же).

Новейший элемент в этом взгляде из Ватикана — подчеркнутая неопределенность того, куда заведет диалог между наукой и религией. Поскольку обращение церкви к современной науке в течение папства Пия XII закончилось слишком легким присвоением научных результатов, чтобы поддержать религиозные убеждения, папа Иоанн Павел II выражает экстремальное предупреждение церкви в определении партнерства в диалоге: "Какая точно будет форма у диалога, должно быть оставлено на будущее" (цит. по: с.187).

Папа поставил очень категоричный вопрос: может ли наука выиграть от взаимообмена с религией? Автор не верит, что на него имеется однозначный ответ. В посланиях папы намекается, что общение поможет ученым понять, что научные открытия не могут быть заменены знанием окончательной истины. Каким образом научные открытия участвуют вместе с философией и теологией в поисках этой окончательной истины? Это — серьезная и открытая проблема. Очевидно, новый взгляд Ватикана не решает ее, но приглашает к общим поискам ее решения.

А.И.Панченко, А.Ю.Рыбаков, В.А.Яковлев