Спросить
Войти
Вестник СПбГУ. 2004, Сер. 9. ВыпЛ-2
Ю.Б. Литовченко
«АКТЫ ФОГЕЛЬЗАНГА» В. РААБЕ: ЛИЧНОСТЬ И ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Представителя немецкого реализма XIX в. Вильгельма Раабе (Raabe Wilhelm, 1831— 1910) часто называли «предвестником». Одним из первых он увидел в развитии цивилизации угрозу человеческой самобытности; критики называли его романы свидетельством развивающегося психологизма в литературе XIX в., реакцией на проблему кризиса личности в буржуазном обществе1.
Вторая половина XIX в. была отмечена стремительным расширением технических возможностей, основополагающими открытиями в естествознании, прогрессом в медицине и, кроме всего прочего, крушением существовавшей доселе картины мира. Такие слова, как «разделение труда», «механизация», «абстракция», «овеществление», «отчуждение», наконец, в области философии «генезис случая», «контингент», «нигилизм» — вот далеко не полный перечень центральных понятий, характеризующих познание этого века, который лишь схематично должен пояснить, что эти достижения вызвали кризисные переломы практически во всех сферах человеческой жизни. Взаимодействие политических, социоэкономических, научных, моральных элементов кризиса с категориями постидеалистического обывательского сознания более не представлялось возможным. Таким образом, оторванные от реалий жизни рационализм и разум становятся нефункциональными, что компенсируется обращением к психоаффективной сфере2.
С распадом сословного общества, с уходом на задний план принадлежности к какому-либо социуму, единственно предопределяющему жизнь и дознание человека с самого рождения, возникает категория личности, ставшая предметом психологического и литературного дискурсов. Основную мысль поэтического дискурса второй половины XIX в., на наш взгляд, очень точно выразил М. Эрдхайм: «Дилемма, перед которой стояли интеллектуалы, сводилась к следующему: или основой познания является социальная реальность — но тем самым они поставили бы Я под угрозу — или спасти Я — но тогда терялась бы реальность»3. Основной задачей романа эпохи реализма, таким образом, становится необходимость показать, каким же образом «человек, ощущающий себя одиноким в мире вещей, с одной стороны, и мире духовного познания, с другой стороны, ищет компромисс между Я и реальностью»4.
В романе «Акты Фогельзанга» («Die Akten des Vogelsangs», 1896), предпоследнем и, без сомнения,^амом трагичном из произведений В. Раабе, особенно остро звучит вопрос об одиночестве, изоляции человека в мире. Мы считаем проблему личности и цивилизации одной из основных в этом романе. Первым подтверждением этой мысли является описанная Раабе триумфальная победа современной техники и индустрии над прежним укладом жизни, который еще существовал во времена детства трех главных героев-романа в виде доброго соседства природы и человеческой культуры в Фогельзанге, волшебном пригороде некой немецкой резиденции XIX в. Индустриализация последовательно уничтожает те человеческие отношения, которые обозначены словом-символом «соседство» («Nachbarschaft»):
«Соседство! Слово, все более становящееся для людей одним из тех понятий, которое они могут постичь лишь с большим трудом, ценой немалого умственного напряжения, впав в глубокое раздумье над каким-нибудь сентиментальным чтивом. У такого человека, как я,
© Ю. Б. Литовченко, 2004
который еще знал не понаслышке, что такое соседство, всегда бегут мурашки по коже, когда он слышит или читает о том, что в каком-то из немецких городов население выросло до ста тысяч...»5
Сады, ветви деревьев, которые свисали за соседскую изгородь ... еще были в нагие время (курсив наш. - Ю.Л.), когда... мы, Хелене Тротцендорф, Фельтен Андрее и Карл Крумхарт, были детьми и жили по соседству в Фогельзанге... (180; здесь и далее перевод наш—Ю.Л.).
Мир птиц, «не лишенных пока еще права петь» (181), «живой изгороди» между соседскими садами, и мир «серых каменных стен» (181) находятся в оппозиционных друг по отношению к другу коннотативных полях;6 тем самым автор снова намекает на парадокс названия романа («акты» как понятие, подчиняющееся определенным законам, и «пение птиц» как понятие спонтанно-творческое). Птицы, «лишенные права петь», служат здесь метафорой, отражая состояние души современных людей.
Такое душевное состояние и подталкивает Фельтена Андреса, главного и самого загадочного персонажа романа, к осознанному и планомерному уничтожению своего дома в Фогельзанге. Что движет Фельтеном, когда он совершает столь дикий в своей жестокости поступок? В. Прайзенданц говорит в этой связи о «мазохистском порыве презрения к себе»7, в котором человек приносит в жертву самое ценное, что есть у него,—свою душу—перед лицом жестокости нового века механизмов и машин, овеществления всех сфер человеческой жизни. Э. Гайслер считает, что речь здесь идет о символическом уничтожении западноевропейской культуры, ибо она «потеряла суть самой себя, стала ничтожной тенью»8. Кажется, эта мысль подтверждается, особенно если вспомнить, что Фельтен Андрее называет всю культурную, общественную и политическую жизнь человечества «ничтожной игрой теней» (319). Метафора в стиле барокко, фиксирующая мысль о канувшем в лету мировом театре, где каждый играет свою бессмысленную, заданную ему роль, проходит в романе лейтмотивом. Даже смерть Фельтена становится со слов Хелене Тротцендорф, единственной женщины, которую он любил, «развязкой комедии» (370).
Учитывая вышесказанное, можно было бы предположить, что роман в целом пронизан настроением аскетично-религиозным. Подобно лейтмотиву повторяется утверждение, что Фельтен «победил весь мир и умер в одиночку» (222), «без всякого имущества в мире» (307), Фельтен — это «победитель мира с благословения легкомыслия» (271) и т.д. Отсутствие собственности у Фельтена, выраженное наиболее ярко в сцене сжигания им родного дома в Фогельзанге, запечатлено в романе как истинная победа личности над миром, рядом с которой • размеренная жизнь Крумхарта с женой и детьми представляется довольно жалкой альтернативой.
Тем не менее такая интерпретация, на наш взгляд, совершенно не уделяет внимания истинному смыслу и содержанию романа. Ее можно поставить под сомнение, если рассмотреть эпизод, который имеет прямое отношение.к зловещему эпиграфу романа:
«Пока мы пытаемся оживить тени, Живые, как тени, уходят от нас».
Когда Фельтен Андрее неожиданно для всех возвращается из своих странствий на родину, повествователь — Крумхарт сообщает следующее: «...Он, мой друг Фельтен, подобно привидению, возникает рядом с моим креслом, кладет мне руку на плечо и Спрашивает: «Ну что, старик, еще не устал от всей этой игры ?»(имеется в виду «правильная», по всем законам общества жизнь Крумхарта. — Ю.Л.). И даже в эту холодную, тусклую зимнюю ночь, со всеми разочарованиями, заботами и огорчениями, которые приносит не только общественная, но и личная жизнь [...] я все же еще раз ответил «Нет !» этой горделиво спокойной тени-(курсив наш. - Ю.Л.), которая в моем сознании так значительно звалась — Фельтен Андрее» (310).
Заявленное в эпиграфе противопоставление «существа» («Wesen») и «тени» («Schatten») здесь обретает совершенно особое, живое звучание. «Горделиво спокойная тень» становится
вдруг «сущностью», и не из-за учения, предположительно побеждающего мир, девиз которого воспринимать все в мире как ничтожную игру, от которой дулжно устать, а как раз наоборот: этому учению повествователь противопоставляет решительное «Нет!». «Существом» для Крумхарта его друг становится исключительно из-за своей личности, которая в его «сознании существовала под именем Фельтен Андрее» (310). Таким образом, в романе речь идет о тайне личности, а не о правде или лжи некоего учения в целом.
Эта тайна личности не имеет ничего общего с известным, много обсуждаемым в XIX— XX вв. идеологическим противопоставлением художника и обывателя, богемы и бюргерства. Повествователь, юрист Крумхарт, недвусмысленно опровергает значимость такого противопоставления для своего рассказа: «По долгу службы мне часто приходилось искать их, пропавших в этом мире; [...] время от времени исчезали то один, то другая, но даже очерствевшего чиновника неудержимо влекли к себе их фантазии и потребность человека ощутить чудо, если не в самом себе, то хотя бы в других. Мой друг Фельтен Андрее был совершенно иной типаж. В отношении него я не могу написать здесь о мистериях и романтике» (317). Следовательно, Фельтен не относится к категории странных оригиналов, чудаков, фантазеров, хотя жители Фогельзанга часто называли его фантазером. Подобно тому, как его сердце предстает перед нами то нежным, то холодным и жестоким, сам - запутавшимся в противоречиях. Иными словами, его личность не подлежит никакому определению.
«Какой человек, какой милый и жуткий! Значит, это твой друг ?» (347)—-говорит жена Крумхарта Анна о Фельтене. «Что же может быть нужно такому человеку из всего того, что другим, нам, доставляет удовольствие ? И что может его тревожить, заставить бояться боли или утраты [.,.]? Как он говорил с нами этой ночью ! Такому не нужны ничья помощь и утешение, даже от тебя, Карл. О, это очень опасный человек!» (348). Тем самым героиня более или менее осознанно формулирует главное в личности Фельтена: он не нуждается ни в чьих советах и наставлениях, кроме своих собственных. Он достиг абсолютной свободы личности среди всех тех обязательств, которые необходимым образом осознает любой человек. В этом и ни в чем другом состоит его победа над миром.
Еще более гротескным, доведенным до крайности выглядит это несоответствие между внутренней свободой от собственности и внешним богатством в образе возлюбленной Фельтена, американской миллионерши Хелене Тротцендорф, или вдовы Мунго; Она, «которой принадлежит весь мир и которой нужно лишь протянуть руку, полную золота, чтобы получить желаемое» (401), описывается Крумхартом после смерти Фельтена как «не имеющая больше ничего, уставшая от обладания миром, одна из богатейших граждан Соединенных Штатов!» (398). И здесь речь идет о раскрытии парадоксальных противоречий, которые имеют место как внутри каждой самостоятельной личности, так и во взаимоотношениях между личностями, которые подрывают наши основные представления о мироустройстве. Крумхарт дает нам достаточно полное психологическое толкование этого особенного типа личности — Хелене Тротцендорф.
Будучи еще ребенком, она приехала в Фогельзанг вместе с матерью, «американской соломенной вдовой - авантюристкой» (226), и всегда ждада, что ее отец, считавшийся в Фогельзанге «отъявленным мошенником» (229), снова заберет ее в Америку, в жизнь, полную блеска. Она полностью идентифицирует себя с идеалами своего отца и свои представления о мире соотносит лишь с рассказами своей матери о прошлой жизни их семейства, но тем самым обрекает себя на чудовищное несоответствие миру Фогельзанга и прежде всего Фельтену Андресу, которого любит.
«Вы все можете говорить, что хотите, — говорит Хелене Фельтену и Крумхарту. — Вы можете высказывать свое презрение, качать головой, говорить колкости о моей маме, сколько хотите, но я ей верю, моей маме!» (219) «Твоей (Фельтена. - ЮМ.) маме не нужна люстра над
головой и турецкие ковры, и если бы она была моей мамой, а я ее дочерью, я тоже не желала НИчегоэтого-Но я дочь моих и матери, гражданка свободной республики, американка и я верю в папу и у меня будут и гостиные, и слуги, черные и белые, и горничные, и люстры и ковры и скаковые лошади, и автомобиль, и своя ложа в театре, и все прочее! А теперь можешь идти, Фельтен, и рассказать своей маме, что я тут наговорила, и что вся ее доброта и все хорошее чему она меня учила, пропали зря. Но скажи ей также, что я должна кричать, сама не знаю что& только лишь потому, что вы все, все толкали меня к этому, каждый на свой лад&» (220)
Здесь речь совсем не идет о корыстолюбии или скромности, или об определенных формах жизни, будь они идиллически обывательскими или материалистично-капиталистическими Хелене сама сознает, что вся американская роскошь была бы ей совершенно безразлична если оы у нее были другие родители. Их жизненный уклад и цели, с которыми героиня&себя идентифицирует, в Фогельзанге считались недостойными уважения и подозрительными Все все, кричит она, толкали ее к тому, чтобы она искала более счастливой жизни в богатой Америке& Почему? Потому что никто не обращал внимания на своеобразие ее личности, все обращались с ней как с нищенкой, которая должна была быть благодарна судьбе уже за то, что ее вообще приняли в Фогельзанге. Хелене могла самоутвердиться и найти себя только так - путем противопоставления своего собственного мира миру других людей.
Таким образом, Раабе определяет личность в первую очередь как нравственное сознание непосягательство на права человека и свободное самоопределение каждого. Ни один человек не должен подчиняться чужим целям, стремлениям, желаниям; его нужно уважать за его самобытность. При этом Раабе не упускает из виду, что каждый хочет внушить другому свои собственные представления о правде жизни, и в этом кроется причина катастрофичного «ОТшения Фельтена о скалу Хелене» (238). Он хочет освободить ее из «золотой клетки» освоб^ждТниГ НаЗЬШаеТ ее амеРиканскУю жизнь, не понимая того, что Хелене не желает
Важно также отметить, что в романе не говорится о борьбе двух идеологий, например 3ШИ>> И «^онизма», Германии и Америки, как утверждали некоторые ранние критики творчества Раабе (об этом говорит, в частности, М. Беннекен9). Приведем следующую цитату из романа, полную иронии, где повествователь говорит о «сугубо деловых» причинах отъезда в
Америку отца Хелене: «Благородная отчизна - Германия, зеленый Рейн и Фогельзанг_отовсюду
наша немецкая душа может взять с собой через океан эту способность не только превосходно ладить с Лонгбоу, Снейком, Ренардом и компанией (персонажи из произведений Купера -Ю.ЛЛ но при удобном случае и одурачить их так, что они изо всех сил протестовали бы против этого „импорта из дальних стран, который составляет им такую конкуренцию» (191)
Таким образом, Раабе не поддержал в своем романе диспут р различиях между культурой и цивилизациеи, характерный для Германии начала XX в. И когда в романе говорится о «преодолении мира», то Раабе имеет в виду разногласие с цивилизацией в целом включая культуру, так как Фельтен хочет «преодолеть» и ее, уничтожая Фогельзанг.
Роман завершается на пессимистической ноте. В смерти Фельтена, такой яркой и неординарной личности, виновато общество, которое видит смысл жизни в обладании вещами Поэтому так враждебно и агрессивно реагируют горожане на «усталость» Фельтена «от
собственности» (173). Герой вызывает в них ненависть тем, что ставит под вопрос смысл их размеренной жизни. р
Неутешительный вывод, который звучит в конце романа, таков: никакая современная форма жизни не является жизнеспособной. Лишь звери, сумасшедшие и дети могут жить в гармонии с собой и окружающим их миром, лишь они могут постичь тайну самосознания Сознание взрослого человека слишком искажено законами цивилизации. Этот горький вывод& конечно, не был решением проблемы, это понимал и сам Раабе. Не зная истинной разгадки&
писатель погрузился в молчание: в течение последних восьми лет жизни из-под его пера выходит лишь фрагмент романа «Альтерсхаузен», так и оставшийся неоконченным.
Честность, с которой Вильгельм Раабе изобразил непримиримый пя?л«д между -ЦИВй лизацией и личностью, может шокировать читателя. Но она единственный способ представить мир, который сотворили сами люди и которыйобернулс£™ро?Иг & ~
The novel «The acts of Vogelsang» is considered to be chief highlight of work in terms of composition and style. The immanent analysis of the text helps to identify it the innovative mixture of two themes rooted in the narrative features of the storyteller and the main character of the crisis of human civilization and destruction of personality as a psychophysical entity of the theme.
Статья поступила в редакцию 27 мая 2004 г.
