ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ЕЁ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ В РОМАНЕ НАГИБА МАХФУЗА «МУДРОСТЬ ХЕОПСА»

Народность языка проявляется и в употреблении словоформ, где также заметна архаика: Гьат1ира кахли т1амадариб аждагьани. - «Еще страшнее закричала аждаха».

Очень символичным видится в ряду изобразительно-выразительных средств в дискурсе писателя частое использование слов, речений религиозного характера, арабизмов:

«Ассаламу г1ялайкум!» - ч1ип1ирдариб Хангишини к1унт1уби. - «Са-лам алейкум!» - шевельнул губами Хангиши» [2, с. 49].

Лексемы исламского содержания, арабизмы часто встречаются в произведениях Хабиба Алиева, свидетельствует о близости его прозы национальной специфике. Писатель использует их и для придания убедительного звучания, для активизации ее воздействия на читателей. Этим и объясняется использование Хабибом Алиевым указанного речевого пласта в своей прозе.

В произведениях социального звучания в полной мере проявилось художественное мастерство Хабиба Алиева. Различные виды тропов (метафоры, эпитеты, сравнительные обороты, градация, элементы речевой экспрессии) наглядно демонстрируют широкую гамму поэтических приемов, задействованных в прозе писателя.

Хотя в даргинском языке достаточно широко представлены дерогативные суффиксы, передающие разнообразные негативные коннотации - презрение, пренебрежение, иронию, уничижительность. Хабиб Алиев их также активно использует в тексте произведений: Мисайли балусири, Салават х1яяагар, урези-агар, сек1ал пикрих1ебируси адам виъниличила. - «Мисай давно знала, что Салават бессовестный, подлый, ни о чем не думающий человек».

Как отмечает А.М. Рамазанова, «наиболее часто встречающимися дерога-тивными наименованиями данного типа словообразования в даргинском языке

Библиографический список

являются лексические единицы, где вторым элементом выступает причастие ъагар - «не имеющий»: бек1агар - «безалаберный» (букв.: «безголовый»), х1я-жатагар - «безалаберный» [5, с. 53].

Для выражения субъективной оценки личности писатель активно употребляет различные устойчивые сочетания, такие как фразеологизмы, проклятия, пословицы и поговорки, выражающие оценку посредством сравнения. Обычно выражение субъективной оценки личности происходит через ее сравнение с какими-либо животными или растениями. Хабиб Алиев обогатил язык своих произведений такими речевыми оборотами. Например: Агь, х1ушала ахир хайрила мабиарти, цагъунтигу дудешра рурсира! - «Ох, чтобы ваш конец был плохим, как похожи отец с дочкой!» (проклятие).

Г1яламли бараллира цунси мерличиб г1ямал, ну х1ейрусгу цункъа цу-раван х1ериэс. - «Даже если все смогут жить в одиночестве, я не смогу жить, словно одинокий дикий кабан» (фразеологизм).

Г1ур биалли илини ишгъуна бурала пайдалабирескайиб: «Цункъа цурара, цунси адамра, жугъан галгара - ца нешла дурх1ни сари». - «Потом он стал часто такую пословицу повторять: «Одинокий дикий кабан, одинокий человек, высохшее дерево - одной матери дети».

Таким образом, анализ лингвистических средств художественной выразительности Хабиба Алиева раскрывает специфику авторской языковой картины мира, а через нее - особенности мировосприятия и мироощущения писателя. Умелое использование экспрессивно-выразительных средств языковой системы даргинского литературного языка, определенное постоянство в употреблении данных языковых средств в типичных контекстах и для характеристики типовых ситуаций, настроений и образов - все эти особенности ярко характеризуют неповторимость дискурса Хабиба Алиева.

б. Рамазанова А.М. Категория дерогативности в разносистемньа языmx: семантика и функционирование (на материале даргинского, английского, русского и турецкого языков). Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Махачкала, 2011.

Referenses

б. Ramazanova A.M. Kategoriya derogativnosti v raznosistemnyh yazykah: semantika i funkcionirovanie (na materiale darginskogo, anglijskogo, russkogo i tureckogo yazykov). Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 2011.

Статья поступила в редакцию 27.05.20

УДК 821.411.21

Gadzhimuradova T.E., Cand. of Sciences (Philology), Senior Lecturer, Dagestan State University (Makhachkala, Russia),

E-mail: taiba1970@mail.ru

MagomedovM.M., student, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: curly.9605@gmail.com

HISTORICAL PERSONALITY AND IT&S ARTISTIC EMBODIMENT IN NAGIB MAHFOUZ&S NOVEL "THE WISDOM OF CHEOPS". The article discusses the artistic embodiment of the image of the pharaoh Cheops (Khufu) in the historical novel of the Nobel Prize laureate, Egyptian writer Nagib Mahfouz "The Wisdom of Cheops". The novel belongs to the "Pharaoh Series", which includes three more works of the writer. The main attention in the article is paid to the correlation of historically reliable facts and their artistic interpretation. The image of Cheops carries a special ideological and artistic burden associated with the socio-historical concept of the novel. The moral and ethical side of the personality of the pharaoh is evaluated. In the novel, the fight against evil becomes an act of man&s free will, his victory over himself and his own delusions. Faith in man, in his spiritual and spiritual readiness to change himself and the world around him is the humanistic dominant of the writer&s work. Towards the end of the journey, all the characters of the story come changed, passed through the internal search for freedom, himself, their purpose and the fate of his destiny.

Т.Э. Гаджимурадова, канд. филол. наук, доц., ФГБОУВО «Дагестанскийгосударственныйуниверситет», г. Махачкала, E-mail: taiba1970@mail.ru

М.М. Магомедов, студент, ФГБОУ ВО «Дагестанский государственный университет», г. Махачкала, E-mail: curly.9605@gmail.com

ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ЕЁ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ В РОМАНЕ НАГИБА МАХФУЗА «МУДРОСТЬ ХЕОПСА»

В статье рассматривается художественное воплощение образа фараона Хеопса (Хуфу) в историческом романе лауреата Нобелевской премии, египетского писателя Нагиба Махфуза «Мудрость Хеопса». Роман относится к «фараоновской серии», в которую входят ещё три произведения писателя. Основное внимание в статье уделяется соотношению исторически достоверных фактов и их художественной интерпретации. Образ Хеопса несёт особую идейно-художественную нагрузку, связанную с общественно-исторической концепцией романа. Даётся оценка нравственной и морально-этической стороне личности фараона. В романе борьба со злом становится актом свободной воли человека, его победы над собой и собственными заблуждениями. Вера в человека, в его душевную и духовную готовность к изменениям себя и окружающего мира - гуманистическая доминанта творчества писателя. К концу пути все герои повествования приходят изменившимися, прошедшими через внутренние поиски свободы, себя, своего предназначения и уготованной им судьбы.

Одной из примет арабской литературы ХХ века являются поиски национальной идентификации. В писателях просыпается интерес к прошлому своего народа, этническое самосознание. «Интерес к истории и культуре народа, особенностям национального характера в той или иной степени свойствен каждой культурно-исторической парадигме, начиная с эпохи формирования наций» [1, с. 67]. Неудивительно в этом контексте обращение к далёкому прошлому Египта, временам фараонов. Нагиб Махфуз создал четыре исторических романа «фараоновской серии»: «Радопис», «Война и Фивы», «Эхнатон: живущий в истине» и «Мудрость Хеопса». Необходимо отметить, что не все романы «фараоновской серии» были одобрительно приняты критикой. Возможным объяснением являются события, происходившие в мире в 40-е годы XX века, которые волновали людей много больше, чем времена давно минувшие. Только «Мудрость Хеопса» [2] была высоко оценена читательской аудиторией. У романа два названия -«Мудрость Хеопса» и «Насмешка Судьбы». Второе название предложил Салама Мусса, издатель, опубликовавший этот роман.

Если исходить из постулата, что история есть череда определённых событий, значит, в произведении на историческую тему должна сохраняться последовательность в их свершении. Действительно, в романе Н. Махфуза «Мудрость Хеопса» отражены наиболее значимые в истории египетской государственности события. Действие романа происходит в Древнем царстве, во времена правления египетского фараона Хеопса (Хуфу) (2609 - 2584 гг до н. э.) на фоне реальных исторических событий. О жизни фараона Хуфу, его государственной и религиозной деятельности известно очень немного. Но именно этот момент позволяет домыслить историю, сделать повествование насыщенным вымышленными событиями. Используемые писателем внезапные повороты в сюжетном повествовании, неожиданно возникающие обстоятельства, позволяют придать ему занимательный характер, одновременно раскрывая те или иные черты характера главных героев. Вероятно, сюжетная линия, связанная с любовью принцессы Мересанх к Джедефру, является вымышленной. Также нет однозначности в оценке Джедефра, который в Туринском папирусе упоминается как преемник Хуфу. Большинство египтологов считают его старшим сыном фараона. Именно в этом факте отмечается расхождение версии Махфуза от принятой в исторических кругах. Джедефра, согласно повествованию, не имеет никакого родственного отношения к царствующей династии. По сведениям источников, Хуфу далеко не обладал приписываемыми ему Махфузом добродетелями. Более того, сохранившиеся о нём свидетельства говорят об обратном. Знаменит фараон, прежде всего, строительством Великой пирамиды в Гизе, которая признана одним из семи чудес Древнего мира. Сооружение пирамиды шло всё его царствование. Сорокалетний правитель напоминает архитектору Мирабу, что «с момента начала работ прошло уже десять лет». На неё были потрачены огромные людские и материальные ресурсы. И всё это для создания «вечного дома фараона». Мирабу говорит: «Я мечтаю превратить пирамиду в такой шедевр, которому люди во все времена будут изумляться и восхищаться» [2, с. 17]. И ему это удалось.

В списках фараонов (Абидосском и Саккарском) Хеопс занимает промежуточное положение между Снофру (отцом) и Джедефра. В древнеегипетских источниках, в частности в Туринском царском папирусе, фараону, последовавшему вслед за Снофру, приписываются 23 года правления. Геродот говорит о пятидесяти годах правления Хуфу. Надпись, содержащаяся на блоках, «расположенных над погребальной камерой царя в его пирамиде», сообщает о двадцати трёх годах правления (двадцати трех «подсчётах»). Под «подсчётами» понимается «общенациональная перепись скота с целью взимания налогов». Так как эти подсчёты, по мнению исследователей, проводились каждые два года, они соответствуют 46 годам правления Хуфу. Махфуз опирался на эти «подсчёты» как время правления фараона. В первой главе говорится, что фараон «олицетворял всю гордость и достоинство своих сорока лет» [2, с. 14 - 15]. К завершению повествования ему было уже шестьдесят лет.

Весьма показателен портрет фараона Хуфу, с которого начинается первая глава. «Царское величие отражалось в высоком челе и благородных очах, а широкая грудь, крепкие предплечья и гордый орлиный нос демонстрировали его безграничное могущество. Он ...лучился сияющей аурой фараона»

[2, с. 14 - 15]. Можно добавить, что фараон олицетворял собой величие, благородство и властность. Однако, скинув с плеч груз повседневных, рутинных забот, он «превращался в общительного друга и любящего отца», не был лишен великодушия и дружелюбия [2, с. 17]. Махфузу удалось воспроизвести важнейшие характеристики натуры фараона, показав взаимосвязь личности и эпохи, её роль в историческом прогрессе. Эволюция личности осуществляется через реализацию собственной страсти (цели). На смену идеи возвеличивания себя через строительство пирамиды-гробницы, места упокоения плоти и костей, пришли совершенно другие задачи - сделать что-то важное, значимое для своего многострадального народа. Перемены произошли не за один день. Махфузу удалось показать, как постепенно, благодаря размышлениям, поискам ответов, жизненным испытаниям (предательство сына, принца Хафра) герой изменился. Его, уже зрелого человека, часто стали посещать грустные мысли: «В часы отдыха и тоски Хуфу не радовал ни дворец, ни его невероятные красоты» [2, с. 24]. Все предложения приближённых развеяться, устроить ночные забавы, пиршество с возлияниями и песнями, прогулку по ночному саду или поездку на охоту остались без внимания. Известная доля художественного вымысла позволяет Махфузу построить увлекательную фабулу, сложную интригу. Средний сын Хуфу, принц Хорджедеф, приготовил отцу сюрприз - пригласил во дворец чародея, «познавшего секреты жизни и смерти». В сказках папируса Весткар повествуется о некоем чародее, развлекавшем фараона Хуфу своими чудесами. В этом же папирусе есть сказка о предупреждении, которое Хуфу получил от чародея о грядущих переменах и появлении наследника престола, который отберёт царский трон у его семьи. Кстати, возможно, что эта история и подтолкнула Махфуза к созданию романа о Хеопсе, как когда-то увиденный им в Национальном музее череп со следами ранения - к появлению другого исторического романа «фараоновской серии» - «Война и Фивы».

Альфред де Виньи отмечает, что «положенная в основу [исторического романа] та или иная легенда создаёт некое новое бытие, при всей своей индивидуальности ничуть не уступающее реальной правде исторической действительности» [3]. Вместе с неожиданностями и резкими поворотами в судьбах всех героев романа автор с самого начала вводит в повествование элемент предопределённости судеб героев, связанный с предсказанием чародея Джеди. Предсказание используется как особый художественный приём, предназначенный для того, чтобы заинтриговать читателя, заставить его ожидать, сбудется ли пророчество. И оно действительно сбывается как «насмешка судьбы», несмотря на то, что была предпринята попытка её «обмануть», обхитрить. По словам чародея, трон наследует рождённый ранним утром младенец, отцом которого является Монра, верховный жрец храма Ра в городе Он. Судьба именно этому новорожденному предначертала стать правителем Египта. «Но этот мальчик - не сын дряхлого жреца, он сын самого Бога Ра» [2, с. 33]. Согласно историческим источникам, имя следующего за Хуфу правителя означало «Упрочил себя Ра». Джедефра стал первым фараоном с именем в честь Бога Ра. В романе Махфуза Джедефра рожден от верховного жреца храма Ра. Солнечный культ здесь мыслился «как единственный или, во всяком случае, как верховный бог и вместе с тем как особый покровитель императора, который также велик и недосягаем на земле, как солнце на небе» [4, с. 60]. Фараон предстаёт, как бог, проживающий земную (мирскую) жизнь.

В начале художественного повествования образ романный соответствует историческому прототипу. Подчеркиваются его храбрость, прямота, внешняя привлекательность, властность и жестокость. Для характеристики образа фараона совершенно неслучайными представляются его сравнения со львом, «обезумившим от ярости» [2, с. 33], с «грациозным хищником» [2, с. 33]. Старший сын правителя, принц Хафра, также очень часто напоминает своими повадками «зверя, запертого в клетке» [2, с. 35]. Эти сравнения говорят о жестокости и деспотизме отца и сына. Вместе с тем обнаруживаемое между ними сходство неполное. Отец при всей своей неистовости и крутом нраве отличается благородством и стремлением к справедливости. Правда, он забывает о справедливости, когда речь заходит о наследовании власти в стране. И умело направляет энергию разрушения Хафра в нужное русло, «преобразуя его злобу в отважную решимость, которая могла бы сдвинуть огромные горы и заставить космические силы повиноваться» [2, с. 34]. Однако эта неуёмная энергия космических масштабов направлена против малыша, которому уготована великая цель - стать правителем. Именно фараон становится инициатором «грандиозной битвы» с Судьбой [2, с. 35], пригласив принцев и других приближённых в Он, чтобы «своими глазами увидеть крохотного отпрыска, которому Судьбою предсказано стать владыкой Египта» [2, с. 35]. Для фараона «судьба - это ложное верование, которому не должны подчиняться сильные духом».

Как известно, для романа как жанра идея испытания человека судьбой, событиями имеет организующее значение. «Роман в целом осмысливается именно как испытание героев. Молот событий ничего не дробит и ничего не куёт - он только испытывает прочность уже готового продукта. И продукт выдерживает испытание.» [5, с. 152 - 153]. Писатель заставляет своих героев (Зайя, Бишару, Джедефра) испытывать душевные муки, обусловленные нравственно-психологическими коллизиями. Здесь извечный спор разума и страсти, долга и чувств. Этот приём используется неслучайно. Он дает возможность оттенить чувства героев, рельефнее передать их настроение, состояние души.

Писатель даёт портретную характеристику фараону Хуфу в разные периоды его жизни. Второй портрет - когда ему уже исполнилось пятьдесят два года. «Он выглядел грозным, решительным и могущественным, невозможно было одним взглядом объять всю его грандиозность» [2, с. 112]. И в то же время «несмотря на зрелую силу своей плоти, взгляд фараона выдавал внутренне напряжение от тяжелых обязанностей, которые были возложены на него» [2, с. 115]. Внешне он вроде не изменился, но что-то надломилось внутри. И это не прошло не замеченным для его ближайшего окружения.

Собрав вокруг себя приближённых, фараон поделился мыслями, которые давно ему не давали покоя. «Что сделал я для Египта, и что Египет сделал для меня?». Я понял, что люди сделали для меня в два раза больше, нежели я для них. Это признание далось мне нелегко, ибо все эти дни я буквально терзался от боли. Тогда я усмирил свою гордыню и поклялся отплатить людям добром за их великодушие, а за их красоту - ещё большей красотой» [2, с. 120]. Хуфу считает, что он должен раскаяться за свои поступки и искупить грехи добрыми бессмертными делами. «Я намереваюсь. написать великую книгу, собрав в ней доказательства мудрости и секреты исцеления. Таким образом, я оставлю по себе долгую память в умах народа Египта, указывая путь их душам и защищая их тела» [2, с. 121]. И для написания этого труда он избрал погребальные покои пирамиды. Здесь, в дворцовых покоях, много мирской суеты, что не годится для «работы, которой суждено остаться в вечности!» [2, с. 121].

Вновь возникает перерыв в повествовании о фараоне. Писатель создаёт третий по счёту портрет Хуфу. Здесь он совершенно другой человек. Годы работы над собой, размышлений, аскетизма не могли не отразиться на его облике. «Восседая на троне, Хуфу не выказывал признаков почтенного возраста, за исключением нескольких седых волосков, выглядывавших из-под двойной короны Египта, и морщин на осунувшихся щеках. Изменилось и выражение его глаз -вместо осознания жесткой власти и силы в них зажегся свет мудрости и знания» [2, с. 191]. Наверное, именно в таком состоянии, на этом этапе своего жизненного пути Хуфу способен достойно оценить заслуги двадцатилетнего Джедефра, который спас его сына, принца Хафру от неминуемой гибели от льва. Ещё одна насмешка Судьбы, которая неоднократно сталкивает того, кто был убийцей (принц Хафра), с тем, кого должны были убить ещё в младенчестве (Джедефра). По решению фараона, Джедефра становится начальником личной стражи принца Хафры и одним из командующих египетской армии. Сюжетная линия с фараоном

Библиографический список

неоднократно сменяется другими сюжетами, один из которых связан с военной экспансией, по окончании которой Хафра уже не сомневался в своём решении убить отца и стать фараоном. Показательно, что по усмотрению писателя социальные и политические коллизии в повествовании сведены к минимуму. Личность (причём не только фараона, но и других персонажей) предстаёт в проявлениях определённых черт характера, которые или помогают или мешают успешно реализовать намеченные цели. Так, благородство фараона стало решающим фактором, способствующим стабилизации обстановки в стране и объединению египтян. Мудрость Хуфу заключается не в пирамиде, которой восторгаются во всём мире, и даже не в созданной им книге («учении»), а в том, что, преодолев предрассудки и ненависть, фараон принимает самое важное и справедливое решение, руководствуясь велением своего благородного сердца, и делает своим преемником Джедефра, который не был связан кровными узами с царствующей семьёй. Хафра же, обрекший себя на гнусное предательство, «разрушил свои же надежды, когда до их исполнения оставалось всего ничего.» [2, с. 263].

Исполнена глубокого трагизма сцена расставания Хуфу с сыном. Убийцей, покушавшимся «на священную жизнь фараона», оказался принц Хафра. Фараон «взревел», увидев своего сына, пронзённым копьем. Картина потрясает силой безысходности и накалом горечи, дополняется очень точными, скупыми характеристиками: умоляющий взгляд отца, убитого горем; горестное изумление; голос, прерывающийся от горя; страдание, сдавившее грудь; молитва, обращённая к Владыке избавить его от мучений этого страшного момента; оцепенение и замешательство» [2, с. 268 - 269]. В деталях оживают подлинные чувства героя. Самое впечатляющее в этой картине - немигающие глаза фараона, «которые из-за потрясения стали похожи на два омута» [2, с. 269].

Автор тонко дает почувствовать лирико-интимный характер образа через само состояние героя, временами как бы отрешённого от внешнего мира и погружённого в созерцание мира внутреннего. Писатель вместе с ним пытается найти ответы на вечные вопросы о смысле жизни. Исподволь подводит его к необходимости нравственного выбора и осознанию значимости победы над собой и обстоятельствами. Фараон не ищет зла вовне. Он платит за зло прошедших дней собственными страданиями, что не проходит бесследно, открывая совершенно неожиданные горизонты для последователей. В завершающей сцене утверждается главный закон природы - вечный круговорот, от рождения к смерти и новому рождению. На смену Хеопсу пришёл достойный преемник - Джедефра, образом которого писатель воспевает героизм, стойкость, сопротивление злу, страстное стремление к добру.

В романе борьба со злом становится актом свободной воли человека, его победы над собой и собственными заблуждениями. Вера в человека, в его душевную и духовную готовность к изменениям себя и окружающего мира -гуманистическая доминанта творчества писателя. Можно сказать, что к концу пути все герои повествования приходят изменившимися, прошедшими через внутренние поиски свободы, себя, своего предназначения и уготованной им судьбы. И Джедефра, и Заийя, и Мересанх прошли свою историю внутренних испытаний духа. В столкновениях долга и страсти, потери и любви рождаются настоящие, искренние чувства, куются сильные характеры. В поисках смысла жизни, в раздумьях о превратностях судьбы вызревает мысль о мире и человеке в нём, о вере и истине, счастье и гармонии. Приходит глубокое понимание взаимообусловленности всего живого и подчинённости неумолимым законам судьбы.

Referenses

Статья поступила в редакцию 01.06.20

УДК 821.351.43

Daurbekova Kh.Kh, postgraduate, teaching assistant, Department of Ingush Literature and Folklore, Ingush State University (Magas, Russia)

FOLKLORE-ETHNOGRAPHIC COMPONENT IN THE STORY "NANACHE" (HOMELAND) OF IBRAGIM DAKHKILGOV. The article is devoted to the important literary problem of the relationship between literature and folklore as two independent art systems, considered on the basis of I.A. Dakhkilgov&s story "Nanache". Particular attention is paid to the folklore-ethnographic component of the artistic discourse, since, in general, like the writer&s prosaic legacy, it is based on the oral and poetic experience of the people, which is not surprising, since more than half a century of experience collecting, systematizing folklore the heritage of the Ingush, rich in epistemological and didactic plans, had a tremendous impact on the artistic consciousness of the writer. It is noted that the story "Nanache" is distinguished by a