Иммиграция и проблемы безопасности: на примере Германии

С.В. Погорельская

Иммиграция и проблемы безопасности: На примере Германии

ведение

Предлагаемая статья является продолжением статей «Иммиграция - без иностранцев?»1, «Прощание с мультикультура-лизмом»2 и «Мусульмане в Германии: Специфика интеграции»3, посвященных различным аспектам германской иммиграционной политики и опубликованных в предыдущих сборниках «Актуальные проблемы Европы», тематически близких нынешнему. Вследствие недальновидной иммиграционной политики прошедших десятилетий крупные государства Европейского союза оказались переполнены иммигрантами из развивающихся стран, чуждых европейской культурной и религиозной традиции. Европейским государствам было сложно найти политические решения, позволяющие этим иммигрантам сохранить свою культурную идентичность и в то же время интегрироваться в политические и ценностные системы принявших их европейских

обществ. В реальности речь шла либо об ассимиляции, либо о возникновении «параллельных обществ».

Внутренняя безопасность - широкое понятие, в Германии оно охватывает в числе прочего «борьбу с уголовной преступностью, терроризмом и экстремизмом, защиту конституционного порядка, защиту государственной тайны, защиту населения в случае кризисов»4.

Однако в последние годы, говоря о проблемах внутренней безопасности в связи с иммиграцией, в первую очередь подразумевают значительные по численности группы мигрантов, не стремящихся к интеграции (или даже отвергающих ее), как правило, мусульманского вероисповедания. Поэтому, например, в Германии в новом, вступившем в силу в 2005 г. и регулирующем въезд и пребывание иностранцев законе5 поощряется въезд мигрантов, которые необходимы государству и, предположительно, не создадут существенных проблем для внутренней безопасности. В то же время усиливается контроль въезжающих на жительство лиц и меры по интеграции уже въехавших мигрантов. Перед выдачей иммигранту разрешения на длительное пребывание осуществляется рутинный запрос в Службу защиты Конституции (федеральная служба безопасности), разработаны специальные интеграционные программы на уровне федеральных земель и коммун, которые координируются Федеральной службой по делам мигрантов и беженцев. Въехавшие в страну на жительство иностранные мигранты обязаны посещать специальные курсы интеграции, финансируемые государством, общий объем которых составляет 654 часа6. Программа включает языковые курсы, информацию об истории, культуре, политических ценностях и правовом порядке в Германии. Курсы эти предлагаются всем иностранцам, независимо от того, из каких стран они прибыли на жительство, хотя обязатель4 BMI. Auf einen Blick: alle Themen der Inneren Sicherheit. - Mode of access:

http://www.bmi.bund.de/cln_028/nn_122688/Internet/Navigation/DE/Themen/Innere_Sicherheit_

allgemein/DatenUndFakten/Ueberblick_innere_Sicherheit/innere_Sicherheit_node.html_nnn=true

ность их посещения варьируется от статуса иммигранта. Так, проводятся различия между иностранцами, гражданами ЕС, немецкими «поздними переселенцами» и гражданами Германии иностранного происхождения. Кроме того, предлагаются еще и специальные курсы для женщин-иностранок (как правило, мусульманского вероисповедания) с целью стимулировать их к интеграции в трудовую жизнь. Против иммигрантов, не желающих посещать эти курсы, применяются административно-правовые санкции, затрудняющие длительное пребывание в стране. В то же время выделенных средств хватает лишь на новоприбывающих иммигрантов. Для уже живущих в ФРГ иностранцев установлена годовая квота около 50 тыс. человек, причем подразумевается, что они должны сами изъявить желание поучиться на курсах. Между тем именно среди них немало «неинтегрирующихся», опасных для внутренней безопасности лиц, живущих в Германии десятилетиями, исповедуя ценности, в принципе противоположные западным. Выдворить их из страны чрезвычайно сложно, иной раз невозможно - некоторые из них давно уже располагают немецким гражданством, другие -статусом политических беженцев.

Задача государства - преодолеть дефициты внутренней безопасности, возникшие из-за недальновидной иммиграционной политики. Однако неверно было бы полагать, что проблемы для внутренней безопасности государств «старой Европы» возникают лишь в связи с наличием сильных мусульманских диаспор. Действительно, в последние десять лет мусульманское население Европы все громче заявляет о себе на политической арене. В то же время каждый из иммиграционных потоков обладает своими качествами, в той или иной мере воздействующими на внутриполитическую ситуацию, причем необязательно положительно.

Германская иммиграционная политика обладает рядом качественных характеристик, отличающих ее от других государств «европейского ядра». У Германии не было колоний, так что груз «мультикультурности», который пришлось нести бывшим колониальным державам, не был для нее чем-то само собой разумеющимся: он возник как следствие политических и идеологических перекосов времен противостояния блоков7. ФРГ не считала себя «принимающей страной» (хотя де-факто являлась таковой) и поэтому не располагала целостным иммиграционным законодательством. Въезд в страну тех или иных категорий мигрантов расценивался как единичное или во всяком случае несистематическое явление и регулировался поэтому отдельными, зачастую не связанными друг с другом нормативами. Так сформировались основные (легальные) иммиграционные потоки: трудовая миграция, политические и контингентные беженцы. На постоянной основе в страну принимались лишь этнические немцы.

В предлагаемой статье, коротко представив основные иммиграционные потоки, автор рассмотрит лишь те аспекты их жизни в ФРГ, которые в той или иной мере оказывают (или могут оказать) влияние на внутриполитическое развитие в контексте вопросов безопасности.

Основные потоки иммигрантов

Немецкая иммиграция

Первая волна мигрантов, захлестнувшая Германию сразу после Второй мировой войны, к «иммиграции» в привычном смысле слова отношения не имела: она состояла из этнических немцев, депортированных из Восточной и Юго-Восточной Европы в рамках Потсдамских соглашений или же вынужденных покинуть места своего проживания вследствие враждебных действий со стороны «коренного населения», как это случилось с немецким населением Чехословакии. Официально считалось, что, переселяясь в Германию, они «возвращаются на родину», однако назвать усеченную по результатам Второй мировой войны страну своей «родиной» немецкие меньшинства, из поколения в поколение жившие в «немецком культурном пространстве» Восточной и Юго-Восточной Европы, могли лишь с большой натяжкой. Германия никогда не была этнически и культурно гомогенной страной. Исторически обусловленное многообразие немецкой «культурной нации» вело к

тому, что государственное понятие «немец» объединяло различные этнические общности (швабы, франки, саксы и т.д.) с собственными культурно-историческими традициями (проистекавшими из былой раздробленности Германии) и даже с собственным «языком» (немецкие диалекты варьируются иной раз даже от деревни к деревне). В ходе своей исследовательской работы автору статьи не раз приходилось общаться с членами организаций судетских немцев, в том числе с людьми старшего поколения. У них до сих пор живы воспоминания о сложностях послевоенной «интеграции» в Баварии, куда депортировали из Чехословакии большинство судетских немцев, они считались чужаками среди местного населения и получили презрительное прозвище «рюкзачных немцев». Так что «родина» вынужденных немецких мигрантов первой волны оставалась там, откуда они выехали (или откуда их выгнали), - отсюда и требование «права на родину», изначально ставшее политическим (и внешнеполитическим) манифестом этой группы мигрантов, воспринятое их выросшими в ФРГ детьми и внуками и до сих пор осложняющее отношения Германии с некоторыми ее восточноевропейскими соседями.

Немецкая иммиграция не прекратилась после депортаций и иных вынужденных перемещений немецких этнических групп по результатам Второй мировой войны, она лишь изменила свой характер: после возникновения двух немецких государств и начала противостояния блоков немецкая иммиграция в ФРГ приобрела политическое значение и какое-то время даже стимулировалась западногерманской стороной. Эта политико-идеологическая инст-рументализация немецкой иммиграции началась уже при первом канцлере ФРГ Конраде Аденауэре. В контексте внешнеполитического соперничества с ГДР, упорно называемой в те годы «советской оккупационной зоной», он провозгласил ФРГ единственной «родиной всех немцев», которая, разумеется, всегда примет их, откуда бы они ни «возвращались».

Поскольку немецкие общины за рубежом (преимущественно в Южной Америке) состояли в те годы либо из успешных землевладельцев, либо же из беглых сторонников гитлеровского режима, а оставшиеся после депортаций немецкие этнические группы (национальные меньшинства) проживали преимущественно за так называемым «железным занавесом» в странах Восточной Европы,

ФРГ могла позволить себе этот красивый политический жест, не опасаясь тут же быть переполненной потоками нищих немецких мигрантов. Немногочисленные немецкие переселенцы из Восточной Европы, выезжавшие в те годы преимущественно в ходе воссоединения семей, принимались в ФРГ по выгодному статусу «вынужденных переселенцев», или, если переводить буквально, «выселенцев» (Ли881еШег), причем «поздних» (Бра1аи881ед1ег) в отличие от выселенцев первых послевоенных лет.

Ситуация с немецкой иммиграцией начала осложняться позже, когда по мере распада социалистического лагеря в ФРГ начали во все большем и большем количестве въезжать немецкие жители Силезии, зибенбюргские саксы из Румынии и другие восточноевропейские мигранты с немецкими этническими корнями, в том числе и так называемые «советские немцы» - преимущественно потомки былых сельских колонистов немецкого происхождения. А после развала СССР в 1991 г. эта группа мигрантов хлынула из постсоветского пространства в ФРГ массовым потоком. Неудивительно: в большинстве «мест компактного проживания» немецких этнических групп, в «новых независимых государствах» некогда советской Средней Азии бушевал агрессивный местный национализм, ударивший в первую очередь по европейскому, так называемому «русскоязычному» населению. Этот поток мигрантов состоял не только из этнических немцев (которые, кстати, «немцев» напоминали мало - оригинальный язык по большей части был утерян, на старых диалектах говорили разве что старики), но и из членов их семей. Закрыть въезд этой категории переселенцев ФРГ не могла -это означало бы политический крах, отказ от традиций Аденауэра и от немецкой солидарности по крови. Лихорадочные попытки политиков ФРГ в первой половине 90-х годов удержать казахстанских, киргизских и иных «немцев» от въезда в Германию или же облегчить их миграцию внутри разваленного Союза, создавая им условия для поселения в стабильные регионы, ближе к западным границам, послужили не столько немецкому делу, сколько обогащению местных «элит». Мигранты с немецкими корнями всеми силами стремились в Германию, хотя по мере увеличения их числа правительство ФРГ постепенно сокращало или вообще отменяло те льготы, которыми пользовались «выселенцы» во времена идеологического противостояния.

Официально эта категория переселенцев иммигрантами не считается - они не въехали в чужую страну, а якобы «вернулись на родину». Однако в статистических исследованиях их помещают, как правило, в графу «иммиграция» - и это отвечает реальному положению дел. В одном лишь 1990 г. в ФРГ въехало почти 400 тыс. «поздних выселенцев»8. Все 90-е годы эта группа иммигрантов лидировала по численности, однако ныне поток немецких переселенцев ослабел. В 2001 г. их было 98 тыс., в 2002 г. - 91 тыс., в 2005 г. -35,5 тыс., в 2006 - 7,7 тыс., а в 2007 - всего лишь 5,8 тыс.9 Ослабление потока немецких «поздних выселенцев» из постсоветского пространства комментаторы связывают отнюдь не с тем, «что их уже не осталось» (число заявок, подаваемых в немецкие посольства, до сих пор велико), а с новыми правовыми нормативами для этой категории иммигрантов10, требующими от них и членов их семей знания немецкого языка и прохождения соответствующего языкового теста для получения разрешения на въезд. Причем доказательство немецкого происхождения предполагает теперь не просто знание немецкого языка (который можно выучить в школе или на курсах), а так называемого «унаследованного языка», т.е. способность более или менее сносно говорить на диалекте соответствующей немецкой этнической группы. А между тем диалекты эти практически исчезли из повседневной разговорной речи.

Перейдем теперь к тем проблемам, которые создал въезд немецких мигрантов для германской политики. Первая из них возникла в 50-е годы благодаря могучим организационным способностям и политической активности первой волны немецкой иммиграции. Немецкие «изгнанные» и «выселенцы», быстро объединившиеся в «землячества» и создавшие общую организацию «Союз изгнанных»11, уже в 50-е годы не просто имели собственные представления о «правильной» политике по отношению к тем

странам Восточной Европы, откуда им пришлось выселиться, но и пытались - через свое (правоконсервативное) политическое лобби в Бундестаге - воздействовать на внешнюю политику ФРГ. Более того, надеясь, что послевоенное состояние статус-кво долго не продержится и рассчитывая, что холодная война откроет перед Германией новые внешнеполитические шансы по отношению к странам Восточной Европы, они пытались «дублировать» официальную внешнюю политику ФРГ, предпринимая на уровне своих организаций с целью «решения немецкого вопроса» «переговоры» с разного рода чешскими, словацкими, румынскими и прочими эмигрантскими группами, называвшими себя «правительствами в изгнании».

Западные союзники ФРГ наблюдали эти инициативы немецких организаций скептически, поскольку многие из этих партнеров по переговорам имели фашистское прошлое. «Изгнанные» регулярно информировали МИД о своих инициативах, дипломаты принимали эти сообщения сдержанно, без энтузиазма, но и без критики. Первые серьезные осложнения с официальными структурами, в том числе с МИД, возникли у «изгнанных» в годы политического восхождения и последующего канцлерства Вилли Брандта, открывшего в начале 70-х годов новую эру во взаимоотношениях с Восточной Европой и СССР. В ходе политики «разрядки» 70-х годов требования «изгнанных» и «выселенцев» утеряли внешнеполитическую значимость.

Второй всплеск локальной внешнеполитической активности «Союза изгнанных» случился много позже, уже в 90-е годы, в ходе вступления стран Восточной Европы в Евросоюз. Он в немалой степени осложнил взаимоотношения воссоединившейся Германии с Чехией и Польшей. Речь вновь зашла о «праве на родину» - на этот раз, разумеется, уже не в форме радикальных реваншистских установок, а под видом необходимости унификации правовых норм в границах Евросоюза. Немецкие правоведы, связанные с «Союзом изгнанных», утверждали, что депортация немцев стоит в общем ряду «этнических чисток» и подпадает под соответствующие нормы международного права. В силу этого они и попытались перед вступлением Польши и Чехии в ЕС европеизировать эту проблему и потребовать от Чехии, в частности, отмены знаменитых послевоенных декретов Бенеша, легализовавших экспроприацию

немецкого населения. Польские же и чешские правоведы полагали, что депортация легализована Потсдамским договором, является коллективной мерой наказания за преступления немцев и не подлежит европеизации. Обе эти страны вступили в Евросоюз, так и не пересмотрев официально своего «исторического прошлого». В итоге Евросоюз «обогатился» еще одним нерешенным конфликтом.

Эскалация «исторического спора» между Германией и Польшей началась летом 2004 г. Стремясь к дальнейшей европеизации проблемы вынужденной немецкой миграции послевоенных лет, «Союз изгнанных» официально предложил создать в Берлине финансируемый на правах фонда центр, в задачи которого входило бы рассмотрение всех этнических чисток в истории современной Европы, в том числе, разумеется, и «изгнания» немцев. Польша отнеслась к этой идее крайне негативно, не в последнюю очередь потому, что инициатива исходила именно от «Союза изгнанных».

С момента вступления Польши и Чехии в ЕС депортированные немцы и их потомки с новой силой - и теперь уже на новых, европейских правовых основах - требуют возвращения экспроприированной у них собственности или же возмещения ущерба. Активизировались и былые немецкие «выселенцы», добровольно покинувшие Польшу во времена социализма и требующие ныне возврата оставленного имущества, национализированного польскими властями под видом «бесхозного». Германское правительство вынуждено маневрировать: организации «изгнанных» и «выселенцев» по традиции чрезвычайно активны политически и располагают своим лобби в ХДС и ХСС. Радикализация этой группы населения нежелательна, их уход из консервативного лагеря означал бы усиление политического веса праворадикальных сил, что для германской демократии небезопасно. Поэтому правительство не могло полностью игнорировать инициативы «Союза изгнанных» и оказалось в итоге между двух огней: «изгнанным» и их потомкам позиция правительства по отношению к их интересам кажется предательской12, полякам же, наоборот, кажется, что германское правительство не «осаживает» функционеров «Союза изгнанных» так, как они этого заслуживают.

«Поздние выселенцы» из постсоветского пространства внешнеполитических проблем не создают. Не только потому что, в отличие от «изгнанных» первых послевоенных лет, не имеют оснований для реваншизма, ибо покинули страны своего проживания добровольно. В отличие от «изгнанных» первых послевоенных лет, костяк политических и общественных организаций которых составили бывшие помещики, фабриканты, буржуазные интеллектуалы, духовенство или же, как у судетских социал-демократов, активные политики, тут же интегрировавшиеся в местный политический процесс, этот поток постсоветских немецких мигрантов был слишком велик, разнороден и аморфен для артикуляции какой-либо собственной политической воли. И кроме того, социальный статус этой группы был невысок, поэтому и относились к ним соответственно. В немецких СМИ спорили прежде всего о проблемах внутриполитической интеграции российских немцев и об их якобы имеющей место «повышенной криминальности». С середины 90-х годов в немецкой прессе начали появляться статьи, преимущественно сотрудников местных органов юстиции (как правило, из районов с повышенной плотностью проживания этой категории мигрантов), со ссылкой на различные статистические источники утверждавших, что показатели преступности у «поздних выселенцев» из постсоветского пространства якобы значительно выше, нежели у остальных мигрантов13. Особенно сильно критиковали молодежь. К середине 90-х годов эта проблема стала и предметом научных исследований14, причем иной раз отмечалось, что официальная полицейская статистика расходится с данными независи13 См., например: Amtsrichter behauptet: Polizei beschönigt Aussiedler // Hamburger Abendsblatt. - Hamburg, 2006. - 8. Mai. - S. 2. - Mode of access: http://www. abendblatt. de/daten/2006/05/08/560489. html

мых социальных исследований, показывающих, что «поздние выселенцы» из постсоветского пространства и их дети не более преступны, чем иные категории мигрантов. Некоторые исследователи не исключали возможность так называемого «стигмационного процесса» по отношению к «поздним выселенцам» из постсоветского пространства. Их называют в Германии «российскими немцами», а иной раз и просто «русскими», независимо от того, из какого «независимого государства» бывшего СССР они прибыли. Отношение же к России в старых федеральных землях отягощалось стереотипами, созданными СМИ за годы противостояния блоков. Даже в интеллектуальных кругах немецкого общества старых федеральных земель автору в 90-е годы приходилось сталкиваться с поразительными по иррациональности суждениями по отношению к новым немецким иммигрантам из постсоветского пространства, базировавшимися преимущественно на том, что они - «русские» и прибыли «из России». Поэтому, как предполагают некоторые исследователи, не исключено, что немецкие соседи значительно более охотно заявляют в полицию на «русских» подростков, нежели на немецких, что и определяет в итоге завышенные данные полицейской статистики по количеству подозреваемых15. Против предрассудков и негативных стереотипов по отношению к «российским немцам» выступает евангелическая церковь. Она подчеркивает, что именно благодаря этой группе иммигрантов произошло оживление протестантской религиозной общины Германии. Каждый десятый член евангелической церкви Германии - «поздний выселенец» из постсоветского пространства.

Следует отметить, что большинство немецких «поздних выселенцев» из постсоветского пространства, как правило, обладали даже не просто желанием, а стремлением интегрироваться в немецкое общество - вплоть до ассимиляции («разве мы не немцы?»). На первых порах они с удовольствием искали свои «немецкие корни», многие из них стремились к политической активности на уровне общегерманских политических партий. По понятным причинам их политические симпатии принадлежали ХДС и ХСС 15 Ankommen in Deutschland. Junge deutsche Aussiedler und ihre Familien. Ein Qualifizierungsprojekt in interkultureller Kompetenz an der Erziehungs-, Jugend- und Familienberatungsstelle der Kath. Jugendfürsorge in Regensburg. - Mode of access: http://www.eb-regensburg.de/Aussiedlerprojektbeschreibung.htm

партиям, открывшим им путь в Германию, однако в течение 90-х годов политические ориентиры многих «российских немцев» начали смещаться правее - к республиканцам и НДПГ. Причин этому немало, одна из них - сложность интеграции в христианско-демократический «партийный базис» на местах, особенно в старых федеральных землях, где дремучие стереотипы о «русских» были особенно сильны и где в христианскую партию - из политических соображений - скорее примут турка-мусульманина, нежели российского немца.

Насколько разнороден по своему социальному составу был поток «поздних переселенцев», настолько различны были и уровни их интеграции. Здесь встречаются как примеры успешной социальной, профессиональной и даже политической интеграции, так и создание структур, ориентированных на «своего» потребителя -«русских» магазинов, дискотек, издательств и т.д. Они не ведут к созданию «параллельных обществ», однако способствуют возникновению своего рода «ауззидлерских» ниш, в которых можно жить годами, общаясь лишь с бывшими «земляками». Контакты с «коренным» немецким населением сводятся в таких случаях до необходимого минимума, под которым подразумевается Служба социального обеспечения. Отсутствие работы (или же работа, ориентированная на русскоязычного потребителя) осложняет процессы интеграции. Поэтому лучшие шансы имеют молодые люди, выросшие в Германии и посещавшие немецкие школы.

Беженцы

Немалую часть иммигрантов составляли беженцы. ФРГ принимала их в соответствии с Женевской конвенцией о беженцах (1954).

В первую очередь, это были так называемые «политические беженцы», т.е. лица, которым предоставлялось убежище по факту политического преследования. Право на такое убежище подчеркнуто в ст. 16(а) Конституции ФРГ. В годы противостояния блоков среди них было немало диссидентов из Восточной Европы и СССР, в 90-е годы это были, например, курды, выступавшие за независимость Курдистана и преследуемые турецкими властями, иранские муджаэддины, боровшиеся против мулл, исламские активисты, преследовавшиеся в своих странах, палестинцы, афганские женщины. Условия для жизни, которые предоставлялись этой категории иммигрантов в старой Западной Германии и которые в первые годы после воссоединения остались неизменными, были так привлекательны, что они стремились в нее, минуя так называемые «безопасные третьи страны». Пик заявок на политическое убежище приходится на 1992 г., когда их было подано более 400 тыс. Однако вскоре воссоединившееся германское государство изменило законодательство о политических беженцах и стало к ним финансово менее щедрым, а в быту более неприязненным, так что поток соискателей убежища начал потихоньку иссякать. В 2006 г. была подана всего лишь 21 тыс. заявок16. Основные проблемы создавали не столько уже признанные политические беженцы, сколько те многочисленные соискатели этого статуса, которым не удавалось доказать факт политического преследования. Эти соискатели после отклонения их заявки на политическое убежище не покидали Германию, выискивая различные, пусть даже временные причины для жительства. Именно для их среды были типичны так называемые «цепные временные разрешения на жительство», когда люди до десяти и более лет жили, работали, растили детей с временными разрешениями на жительство, продлеваемыми каждые три месяца и под постоянной угрозой выдворения из страны. Отсутствие стабильности, уверенности в завтрашнем дне и возможности планирования будущего было одной из причин асоциальности этой группы, особенно когда речь шла о подростках и молодежи. Да и сам статус политического беженца не давал окончательной стабильности. Если ситуация в тех государствах, откуда беженцы прибыли в Германию, менялась в «положительную», с точки зрения стран демократического сообщества, сторону, они теряли право на политическое убежище, более того, им все сильнее и сильнее намекали, что их демократизирующиеся и ориентирующиеся на Запад страны нуждаются в них значительно больше, чем Германия.

Вторая проблема, возникавшая для немецкого общества в связи с этой категорией беженцев, была политической. Нередко политические беженцы не могли - и не хотели - отказаться от продолжения начатых у себя дома «политических разборок». Они соз16 Migrationsbericht des Bundesamtes für Migration und Flüchtlinge im Auftrag der Bundesregierung. - Berlin, 2007. - Mode of access: http://www.bmi.bund.de

давали организационные структуры, «партии в изгнании», устраивали демонстрации и акции протеста. Автору статьи, учившейся в 90-е годы в Бонне, памятна, например, одна из гигантских демонстраций Рабочей партии Курдистана: движение было перекрыто, приехавшие изо всех городов Германии на автобусах и построившиеся в колонны курды входили в город по нескольким шоссе - со знаменами, музыкой и скандированием лозунгов - и маршировали в центр, на знаменитый «Хофгартенский луг» - большое поле перед университетом. Для коренных жителей маленького городка, пусть даже и привычного к политике, подобные события были по сути испытанием их толерантности по отношению к иностранцам.

Случалось, что акции протеста, устраиваемые беженцами, влекли за собой негативные политические последствия. В качестве примера можно назвать неудачную конференцию Фонда Генриха Бёлля (Союз 90/Зеленые), решившего в апреле 2000 г. свести на «нейтральной территории» в Берлине иранских политиков-реформаторов из различных фракций, чтобы побеседовать о перспективах демократизации Ирана. Конференция сопровождалась громкими акциями протеста иранцев, живших в Германии со статусом «политических беженцев», - народа, политически чрезвычайно многоликого, боевого и шумного. Протесты, направленные, разумеется, не лично против прибывших из Ирана политиков-реформаторов, а против иранского режима в целом, в полную меру доказали немецкой общественности, что «политические беженцы» не зря получили этот статус и связанные с ним льготы. В то же время граничащие с хулиганством акции привлекли к конференции неодобрительное внимание СМИ и, возможно, послужили причиной ее краха: все иранские участники (т.е. как раз те политики-реформаторы, на которых возлагались надежды по поводу грядущей демократизации) по возвращении в Иран были уже в аэропорту арестованы как изменники родины, а противоречия на дипломатическом уровне между ФРГ и Ираном сохранялись несколько месяцев.

Военные конфликты на территории бывшей Югославии в 90-х годах, равно как и военная акция НАТО против Республики Югославия, наводнили ФРГ новыми беженцами - «военными». Их статус

был урегулирован в 1993 г. ст. 32 Закона об иностранцах17. Германия, занявшая в балканском конфликте четкую антисербскую позицию, приняла в первую очередь мусульман - боснийцев и косовских албанцев, т.е. «жертв сербской агрессии». Усиления существовавшей «югославской» диаспоры не произошло - жившие в Германии долгие годы югославские «гастарбайтеры» и их потомки имели мало общего с этой категорией мигрантов. Вклада в радикализацию мусульманской диаспоры Германии беженцы из распавшейся Югославии не внесли, однако проблемы, возникшие для немецкого общества в связи с их пребыванием в Германии, были достаточно серьезны. Во-первых, подразумевалось, что беженцы принимаются на ограниченный срок и покинут ФРГ после окончания военных конфликтов. Однако вернуть после заключения Дейтонского соглашения в разрушенную Боснию тысячи беженцев, нашедших в ФРГ работу и стабильность, оказалось сложной задачей. Вторая проблема была связана со спецификой албанского контингента. В течение нескольких лет в преступном мире Германии не утихали междоусобные разборки: косовские албанцы «выдавливали» немецких «авторитетов» из таких прибыльных видов деятельности, как торговля наркотиками и сутенерство. К концу 90-х годов интеграция албанских иммигрантов в преступный мир ФРГ была успешно завершена18.

Еще одна разновидность беженцев - так называемые «контингентные». Под этим определением подразумевались беженцы, принятые в рамках гуманитарных акций помощи и распределяемые на жительство равномерно по всем федеральным землям. По

большей части их потоки регулировались Законом о мерах для беженцев, принятых в рамках акций гуманитарной помощи19. Из названия следует, что речь идет об «ограниченных контингентах». Так, в 1985 г., например, ФРГ приняла 30 тыс. вьетнамских беженцев, а в 1990 г. - небольшое число албанских беженцев.

Незадолго до воссоединения Германии, весной 1990 г., парламент ГДР решил компенсировать недостаток внимания к жертвам Холокоста со стороны «режима СЕПГ». Результатом явился норматив Совета министров от 11 июля 1990 г., регулировавший въезд в ГДР евреев из СССР, причем либерально и с лучшим статусом, нежели в ФРГ (где они в те годы могли рассчитывать разве что на «политическое убежище»). От еврейских кандидатов на въезд в ГДР, принимаемых «из гуманитарных соображений», не требовалось доказывать свою религиозную активность на почве иудаизма или же факта политического преследования со стороны государства, достаточно было одной лишь национальной принадлежности или хотя бы половины таковой.

Правительство воссоединившейся Германии после некоторых сомнений и коротких, но очень эмоциональных внутриполитических дискуссий, в начале 1991 г. приняло решение и далее принимать евреев из разваливающегося СССР. Немецкие СМИ использовали в те месяцы интересный прием - с одной стороны, шли непрерывные и мощные хвалы внутриполитическим реформам Михаила Горбачева, с другой - указывалось на необходимость принимать в ФРГ массы еврейских беженцев - жертв стихийного антисемитизма, явившегося, как утверждали немецкие СМИ, следствием политики Горбачева20. Правовой основой для этой длительной гуманитарной акции послужил закон о контингентных беженцах, хотя в данном конкретном случае величина контингента не определялась. С 1991 по 2004 г. этот закон регулировал въезд евреев из постсоветского пространства в Германию. Уже к середине 90-х годов правительство Коля предполагало ограничить поток еврейских беженцев, однако воздержалось от этого шага, опасаясь конфликта с Центральным советом евреев ФРГ. Годовое число въез19 Gesetz über Maßnahmen für im Rahmen humanitärer Hilfsaktionen aufgenommene Flüchtlinge. - Mode of access: http://bundesrecht.juris.de/bundesrecht/humhig/gesamt.pdf; http://www.aufenthaltstitel.de/humhag.html

жающих с 1991 г. до первой половины 2004 г. колебалось между 10 тыс. и 20 тыс.21 и постепенно начало превышать количество еврейских иммигрантов из постсоветского пространства, ежегодно въезжающих в Израиль. Ближе к концу 2004 г. на конференции министров внутренних дел федеральных земель были разработаны новые, более строгие условия въезда, в частности, знание немецкого языка, возрастная граница до 45 лет и возможность найти в ФРГ работу по специальности. Против этих планов выступили - с различных позиций - Центральный совет евреев ФРГ и Союз прогрессивных евреев. В измененном виде новые, ужесточенные правила были приняты в ноябре 2005 г. К этому времени в ФРГ проживали уже около 200 тыс. контингентных беженцев.

Проблемы, возникшие в связи с еврейской иммиграцией, лежали в самой природе этого контингента. В ГДР в 1990 г. норматив, облегчавший въезд лиц еврейской национальности, был принят с указанием на усиление антисемитизма в СССР. В воссоединившейся же Германии предполагалось, что въезд евреев из постсоветского пространства количественно, а может быть, и качественно усилит немецкую еврейскую общину, в которой по причине ее великовоз-растности смертность опережала рождаемость. Статус контингентного беженца автоматически предполагал предоставление вида на жительство, социальную поддержку со стороны государства и помощь в поисках работы. Основная тяжесть реальной интеграции лежала на синагогах и на соответствующих фондах. В силу этого на первых порах возникли трудности с расселением этой категории иммигрантов: согласно решению субъектов федерации, они, так же как и российские немцы, должны были равномерно распределяться по стране, в том числе по сельским районам. Однако еврейская община Германии требовала расселять новоприбывших евреев в пределах достижимости синагог. В результате еврейские иммигранты сконцентрировались преимущественно в крупных городах. До 2004 г. из общего количества въехавших по квотам евреев в общину вступило лишь около половины22, однако даже это неизмеримо усилило местные еврейские общины количественно.

С качественным усилением дело обстояло сложнее. Уместнее было бы говорить о качественном изменении. С одной стороны, среди контингентных беженцев из постсоветского пространства преобладали люди с высшим образованием и престижными в немецком обществе профессиями - ученые, врачи, учителя, деятели искусства. С другой же - и это беспокоило религиозных руководителей немецкой еврейской общины - приезжающие с территории бывшего СССР евреи были в массе своей чужды не только иудаизму, но и в целом еврейской культурно-религиозной традиции. Более того, иные из них, будучи по национальному происхождению евреями и использовав это для въезда в Германию, в реальной жизни евреев не любили и хотели либо остаться «русскими», либо поскорее стать «немцами». Сначала эти интересные черты прибывающего контингента принимающая сторона приписывала национальным преследованиям, а также политическим и культурным гонениям, которым, по ее убеждению, непрерывно подвергались евреи в СССР. Однако постепенно становилось очевидно, что большинство приезжающих выбрали Германию отнюдь не для реализации тех национальных, культурных и религиозных качеств, которые они, как предполагалось, не могли реализовать в СССР, а потому, что жизнь в Израиле казалась им слишком суровой: они чуждались религиозной ортодоксии, предпочитали умеренный европейский климат, сторонились военных конфликтов и армейской жизни, не разделяли позиций сионизма и вообще чувствовали себя гражданами мира. Кроме того, многие из них, въехав по «национальному признаку», не могли тем не менее вступить в религиозные общины, поскольку по еврейскому закону евреями не являлись. С одной стороны, эти иммигранты не испытывали особых трудностей с трудовой и профессиональной интеграцией и не страдали от «культурных шоков», с другой - они не «растворялись» ни в немецком населении, ни в местных структурах еврейской диаспоры, оседая, как правило, в крупных городах и создавая «русскоязычные» структуры. Случалось и так, что вступившие в общины еврейские иммигранты из постсоветского пространства - уже в силу своего количества - «подминали» их под себя, так что кое-где речь зашла даже о кризисе идентичности этих общин. Проблемы эти предпочитали не выносить на суд общественности, однако конфликт в одной из самых крупных и активных общин - в берлинской (насчитывающей 12 тыс. членов) - был настолько силен, что выплеснулся в ноябре 2007 г. в немецкие СМИ23. До падения Берлинской стены традиционно либеральная и относительно небольшая берлинская община состояла преимущественно из уцелевших жертв Холокоста и их потомков. Однако уже к 2007 г. две трети членов разросшейся общины составляли евреи из постсоветского пространства. В силу этого русскоязычный культурный элемент настолько усилился, что 350 «старых» членов официально выразили желание организовать свою особую общину, поскольку, как они заявили, берлинская «община становится все более похожей на русский культурный союз, нежели на религиозное объединение»24.

Еще одна проблема, возникшая в связи с этой волной иммиграции, была социальной. Огромное число пожилых людей приехавших со статусом «контингентных беженцев» в Германию в первой половине 90-х годов, нуждалось в социальном обеспечении. Принятые в 2005 г. новые правила решили социальную проблему за счет стариков - их принимать перестали. Кроме возрастного ценза от евреев, желающих въехать в страну на жительство, стали требовать доказательств способности к самофинансированию и знания немецкого языка. Кроме того, право на въезд по выгодному статусу беженцев потеряли евреи из Балтийских государств, что вполне понятно: Балтийские государства стали членами ЕС.

И наконец, эта категория иммигрантов принесла Германии некоторые осложнения во взаимоотношениях с Израилем. После того как число въезжающих в Германию из постсоветского пространства евреев начало превышать их иммиграцию в Израиль, с израильской стороны в 2004 г. раздались упреки, что «Германия соблазняет евреев из СНГ статусом беженцев, хотя у них уже 56 лет есть собственное государство», и что «немцам не важно, ведут ли еврейские иммигранты действительно еврейскую жизнь. Им хочется лишь, чтобы в XXI в. в Германии было больше евреев, чем до Холокоста»25. Поскольку канцлер Герхард Шрёдер положительно от23 Engel E. Berlins Juden liefern sich erbitterten Streit// Der Tagesspiegel. - Berlin, 2007. -11. November. - S. 3. - Mode of access: http://www.tagesspiegel.de/berlin/Landespolitik-Juden-Juedische-Gemeinde;art124,2424893

носился к въезду евреев в Германию, германская дипломатия среагировала на упреки хладнокровно. «Если бы мы не принимали евреев, нас обвинили бы в антисемитизме. А когда мы принимаем их с распростертыми объятиями, нам говорят, что мы их соблазняем, чтобы они не ехали в Израиль»26, - заявил представитель германского посольства в Израиле.

Трудовая иммиграция

Если не считать послевоенных немецких переселенцев, то первая «настоящая» иммиграция в ФРГ была трудовая. Именно с целью работы в страну к концу 50-х годов начали в массовом порядке въезжать иностранцы, причем предполагалось, что их пребывание на территории ФРГ будет носить временный характер. С таким временным статусом в период экономического бума и нехватки малоквалифицированной рабочей силы в страну - в рамках договоров, заключенных ФРГ с правительствами соответствующих стран, - хлынули «гастарбайтеры» (рабочие-гости) из Южной Европы, Югославии и Турции (самой бедной из всех этих стран), пока в 1973 г. массовый ввоз рабочей силы из-за рубежа не был запрещен. Это впрочем не означало конца трудовой иммиграции: существовало множество исключений, сведенных в единый документ «Регулятор исключений к запрету», по которому и после запрещения ввоза рабочей силы в страну по временным трудовым договорам въезжали иностранцы. Пробыв в стране определенный срок с рабочей визой, они получали право на постоянное место жительства.

Значительная часть «рабочих-гостей» осталась в стране навсегда. Греки, итальянцы и югославы легко интегрировались в немецкое общество. С турками дело обстояло сложнее. Причины, по которым рабочих из этой страны вообще пригласили в Германию (сначала немцы хотели ограничиться южноевропейскими рабочими-контрактниками), носили не столько экономический, сколько, как указывают современные немецкие исследователи27, политический характер. Приглашение турецкой рабочей силы последовало

после соответствующего - и очень настойчиво высказанного -предложения турецкого правительства германским властям. В контексте вступления Турции в НАТО и ее сближения с Европой отклонить это предложение не представлялось возможным.

Турецкие рабочие в основном были выходцами из слаборазвитых, сельских районов и работали в Германии на самых тяжелых производствах, требовавших неквалифицированного труда - по большей части в сталелитейной промышленности. Как только им разрешили выписывать к себе членов семей, они начали компактно селиться в пределах определенных городских районов (как правило, старых рабочих кварталов), создавая там инфраструктуру, ориентированную на «своего» потребителя.

О проблемах, связанных с турецкими иммигрантами, в немецком обществе и политике заговорили после того, как все большее их число становилось постоянными жителями, равно как и тот факт, что, став формально немецкими гражданами, они ментально по-прежнему оставались «гостями». Говоря о проблеме турецких «гастарбайтеров», федеральный канцлер А. Меркель в 2008 г. отмечала, что тему эту упустили в свое время обе большие партии -«одна - из за своего мультикультурализма, другая - потому что надеялась, что гастарбайтеры поработают - и уедут назад»28. В 2007 г. Большая коалиция ХДС/ХСС и СДПГ разработала Национальный план интеграции29, включающий систему обязательных мер для иммигрантов, приехавших на постоянное жительство в Германию. Он затрагивает и трудовую миграцию.

По мере расширения ЕС Германии пришлось столкнуться с новой, внутриевропейской волной трудовой миграции. Современная трудовая миграция отличается от иммиграции 50-60-х годов прежде всего тем, что мигранты из новых стран ЕС, даже при наличии длительных трудовых соглашений, не стремятся обязательно остаться на постоянное жительство в Германии. А нередко речь идет просто о сезонных (сельскохозяйственных) или же «приграничных» рабочих. Значительное число мигрантов нанимается в

строительные фирмы, в гостиничный бизнес, работает по уходу за пожилыми людьми в домах для престарелых. Трудовых мигрантов в Германию «поставляет» в первую очередь Польша, причем число их растет. В 2005 г. количество польских рабочих в Германии составляло 22,5%, в 2006 - 24,7% от общего количества мигрантов30.

Новый закон об иммигрантах, вступивший в силу в 2005 г., в параграфе 19 облегчил въезд в страну «высококвалифицированных специалистов». Однако для топ-специалистов Германия с ее проблематичной политикой по отношению к собственной науке и высшей школе привлекательной целью не является, они предпочитают США. С января 2005 г. разрешение на пребывание в стране по этому параграфу получили лишь 1123 иностранца, причем 87% из них на этот момент уже находились в Германии длительное время и лишь «легализовали» свое положение31.

Немецкие переселенцы, беженцы и соискатели статуса политических беженцев, а также трудовая миграция - три важнейших потока, пополнявших иностранное население Германии и до сих пор определяющих его лицо. Остальные категории иммигрантов либо немногочисленны, либо не могут быть отнесены к «иммиграции» - как, например, иностранные студенты немецких вузов, по крайней мере до тех пор, пока они не получили работу и не осели в Германии на жительство.

В следующей части статьи подробнее будут рассмотрены проблемы, значимые в контексте внутренней безопасности немецкого общества.

Иммиграция и внутренняя политика ФРГ

«Иностранная преступность»

Тема, непосредственно связанная с проблемами внутренней безопасности, - «иностранная преступность». Подразумевается в первую очередь повышенная криминогенность иммигрантов и их потомков, в том числе и выросших в Германии. Тема эта была и остается популярной в немецком обществе и приносит политические

дивиденды партиям, считающим возможным использовать безотчетные страхи коренного населения перед «иностранцами» в своей предвыборной борьбе. Выше уже отмечались предубеждения против «российских немцев». Не менее, а, возможно, даже более криминогенной считается турецкая молодежь32. До уровня федеральной темы возвысилась в начале 2008 г. тема преступности мигрантской молодежи после того, как федеральный канцлер А. Меркель поддержала лидера ХДС земли Гессен Роланда Коха в его предвыборной борьбе.

Нападение подростков-мигрантов на немецкого пенсионера в мюнхенском метро дало Коху повод сыграть на ксенофобии избирателей. Это нападение, которое греческий и турецкий подростки (родившиеся и выросшие в Германии) умудрились совершить непосредственно перед камерой наблюдения, стало общегерманской темой - в силу своей жестокости, а также потому, что старик-пенсионер, пытавшийся запретить подросткам курить в вагоне и которого за это обозвали «грязным немцем», вскоре умер. Немецкая душа вскипела в масштабах всей страны, а Роланд Кох, тут же уловивший политический интерес текущего момента, потребовал немедленно ужесточить штрафы для малолетних преступников и, кроме того, создать специальные правовые нормативы, облегчающие выдворение криминальной мигрантской молодежи из Германии - даже если молодые люди в ней родились. До сих пор ускоренное выдворение из страны, согласно вступившему в 2005 г. новому закону об иммиграции, практиковалось лишь в отношении иностранцев. Роланд Кох утверждал, что каждое второе преступление в Германии совершают дети мигрантов. По статистическим же данным, доля иностранной молодежи в полицейской статистике подозреваемых составляет 20%. Если же добавить к этому молодых с мигрантскими корнями, родившихся и выросших в Германии, то в крупных мегалополисах они составляют 43%, а в сельской местности - 17% от общего количества подозреваемых33. Тема «карать и выдворять» оказалась такой популярной, что гессенским социал-демократам пришлось просить А. Меркель «придержать» Коха,

вошедшего в раж и требовавшего применять наказания уголовного кодекса к подросткам, достигшим 14-летнего возраста.

На уровне Большой коалиции эта тема нашла отражение в дебатах о возможности пересмотра нынешних нормативов о сроках наказаний. В СМИ начали пропагандировать создание «перевоспитательных кэмпов» (слово «лагерь» употреблять не хотели) для трудных подростков, по молодости не подлежащих уголовным наказаниям. В то же время следует подчеркнуть, что, выступая с одной стороны за ужесточение штрафов и за возможность упрощенной и быстрой процедуры выдворения криминальных иностранцев из страны, федеральный канцлер А. Меркель одновременно подчеркивала важность интеграции иммигрантов.

Об «иностранной преступности» говорят и в контексте деятельности различных международных «мафий» - итальянской, албанской, российской и т.д., потеснивших немецких уголовных «авторитетов» и делящих сферы влияния. В этой связи указывают и на проблематичные стороны трудовой миграции. Это, во-первых, «торговля людьми»: так, в первой половине 90-х годов в страну (на основании подделанных временных трудовых соглашений, туристских виз или нелегально) в большом количестве ввозили девушек из Восточной Европы и постсоветского пространства, причем, как выяснялось позже на полицейских допросах, лишь малая часть из них знала, что будут трудиться в немецких борделях или на панели и осознанно выбрали этот вид заработка. Большинство же полагало, что их ждет работа фотомоделями или в «сфере услуг» - горничными, массажистками и т.п. Приехав, девушки попадали в полную зависимость от работодателей (как правило, иностранного происхождения): у них отбирали паспорта, они (в отличие от немецких проституток) не имели возможности самостоятельно определять характер и срок трудовых отношений. Обращение же в полицию влекло за собой выдворение из страны, а иной раз, и месть соответствующих мафиозных структур, поставляющих Германии эту разновидность «рабочей силы». Лишь ближе к концу 90-х годов Германия начала решать вопрос «нелегальной проституции», в том числе на путях ужесточения правил въезда по туристским визам для молодых женщин. По мере вступления восточноевропейских стран в Евросоюз и постепенной политической и экономической

стабилизации постсоветского пространства проблема утратила былую остроту.

Вторая проблематичная в правовом отношении сторона трудовой миграции - нелегальный труд иностранных рабочих. Нелегальная рабочая сила применялась чаще всего в сельском хозяйстве (эпизодические, сезонные работы) и постоянно - в строительном бизнесе. Возможность нанимать квалифицированную рабочую силу по мизерным ставкам, обходясь с ней по своему произволу, минуя профсоюзы, социальное страхование, не платя налогов, привлекала недобросовестных работодателей, тем более что силы этой было в избытке (преимущественно украинские строительные рабочие). С точки зрения немецкого трудового права найм нелегальной рабочей силы («черный труд») запрещен как в интересах государственной казны, так и местных, организованных в профсоюзы рабочих. С полицейской же точки зрения, иностранные рабочие, въехавшие в страну нелегально или с туристическими визами, представляют угрозу безопасности граждан: работая «по-черному», они не имеют постоянного места жительства, нигде не зарегистрированы, нередко связаны с криминальными структурами, «устроившими» им въезд в страну. Борьба с данными нарушителями закона велась как на путях ужесточения контроля над въездом в страну по туристическими визам, так и внутри страны путем проведения неожиданных проверок строящихся объектов и «вылавливания» нарушителей.

Под иностранной преступностью подразумевают и «иностранный экстремизм», который Служба защиты Конституции ведет отдельно от «исламизма». По ее данным, на территории Германии находится более 25 тыс. членов иностранных экстремистских (не исламистских) группировок34, которые, впрочем, практически не покушаются на внутреннюю безопасность Германии: их деятельность направлена на те страны, из которых они выехали. Речь идет преимущественно о турецких, иранских и арабских организациях. Многие из их членов располагают в Германии статусом политических беженцев.

Мусульмане и немецкое общество

Угроза для культурной идентичности коренного населения страны, в особенности если она будет следствием недальновидной иммиграционной и демографической политики властей, взрывоопасна с социальной и политической точек зрения и может вылиться в серьезную угрозу внутренней безопасности. В последние годы эта тема все сильнее используется политическими силами крайне правого спектра, говорящими не только о культурной, но и о биологической угрозе для немецкой нации. Понятие «Überfremdung» в смысле переполненности страны людьми иностранного происхождения и чуждой культуры в ФРГ вошло в обиход в 60-е годы35 и стало неотъемлемой составной частью праворадикальной политической лексики. Вначале оно обращалось против турецких «гастарбайтеров», позже его адресатами стали политические беженцы из стран с чуждыми Европе культурами. Еще в начале 90-х годов опасность для немецкой культурной идентичности, по мнению критиков из правого лагеря, составляли иммигранты из Восточной Европы и постсоветского пространства. Однако после 11 сентября 2001 г. почти все дискуссии по этой теме были посвящены мусульманской диаспоре. Причем дискуссии эти выплеснулись за границы праворадикальных и близких им кругов (в которых, кстати, иной раз проявлялась симпатия к исламистам за их антисемитизм) и охватили не только весь спектр политических сил, но и широкие круги общественности. Причина - само наличие «диаспоры». Большинство национальных европейских государств допускают религиозные общины, но не предполагают «диаспор», напротив: меры по интеграции направлены против их возникновения. Кроме того, мусульманские диаспоры европейских стран отличаются от классических национальных диаспор. Мусульманская диаспора Германии, например, не просто чрезвычайно велика, она еще и разнородна, как этнически, так и религиозно (в смысле различных направлений ислама), и, кроме того, не обладает едиными организационными структурами, но зато чрезвычайно активна - как в Германии, так и в общеевропейском масштабе.

Ислам вненационален, однако его носители принадлежат к различным народам. Начало мусульманской диаспоре Германии, одной из мощнейших в Западной Европе, положили турецкие гастарбайтеры. До их приезда небольшая исламская диаспора ФРГ состояла из студентов университетов, практикантов в немецких фирмах и в политических структурах, бизнесменов и дипломатов, т.е. людей из образованных и более или менее имущественно обеспеченных социальных слоев - турецкие же рабочие и члены их семей изменили ее как количественно, так и качественно. И в настоящее время доминирующую часть мусульманской диаспоры ФРГ составляют турки-гастарбайтеры, их дети и внуки, близкие и дальние родственники. Она пополняется новыми членами семей, въезжающими из Турции (в частности, оттуда предпочитают привозить жен - местные женщины считаются «испорченными» западным образом жизни), так что большинство турок, особенно старшее поколение, живя в Германии, тесно связано с Турцией -родственными, религиозными, а иной раз и политическими узами. Поэтому не следует забывать о внешнеполитических аспектах, связанных с наличием в Германии мощной турецкой диаспоры. Так, серьезный и критический резонанс в немецкой общественности вызвала в начале 2008 г. так называемая «кёльнская речь» главы турецкого правительства Эрдогана, в которой - в позитивном ключе -утверждалось, что турецкие мигранты остаются турками независимо от того, в какой стране пребывают. В этой связи указывалось на возможность создания мощного турецкого лобби, влияющего на принятие решений в германской политике (в частности, в вопросе взаимоотношений Турции и Европы)36.

Кроме турок мусульманскую диаспору Германии пополняли беженцы из стран Ближнего Востока и с Балкан, студенты и молодые ученые из исламских стран. Поскольку в мусульманской диаспоре представлены различные направления ислама, она не едина в организационном плане и располагает целым рядом структур 36 Erdogans Kölner Rede // Frankfurter Allgemeine Zeitung. - Frankfurt a.M., 2008. -15. Februar. Up.m. no: Luft S. Einmal Türke, immer Türke // Politische Studien. - München, 2008. -Mai-Juni. - S. 64-74. 66

мусульманскими союзами и культурными объединениями37. Доминирующая часть постоянно живущих в Германии мусульман -не из арабского мира, 80% из них - сунниты. Поскольку турецкие сунниты составляют большинство мусульманской общины, их организации особенно сильны. На первом месте Турецко-исламский союз (DITIB)38, головная организация турецких суннитов, основанная в 1984 г. в Кёльне и находящаяся по сути в подчинении турецких властей. Она объединяет 880 общин с 220 тыс. членов. Имамы и проповедники для мечетей этого союза приезжают из Турции, основной язык - турецкий. Турецко-исламскому союзу противостоит не менее сильное, основанное в 1976 г. в Кёльне «Исламское сообщество Милли Гёрюш» («Milli Gorus»)39. В Германии у него 16 региональных секций, плюс представительства в других странах ЕС. Сообщество связано с радикальными исламистскими организациями в Турции, противостоящими светской политике турецкого правительства и популярно прежде всего у мусульманского населения крупных индустриальных центров ФРГ. В Германии «Милли Гёрюш» находится под наблюдением Службы защиты Конституции (внутриполитическая спецслужба). В 1984 г. в Кёльне от него откололось еще более радикальное крыло - Союз исламских объединений и общин (ICCB), группировавшееся вокруг Гемалеттина Каплана (известного как «кёльнский халиф»), однако в 2002 г. оно было запрещено германскими властями. Турецкие алевиты с 1992 г. объединены в «Алевитскую общину Германии» (AABF)40. Боснийские мусульмане организовали в 1994 г. «Объединение исламских общин босняков в Германии»41. Албанские мусульмане организованы в Союз исламских албанских центров в Германии.

Практически каждая нация или народность, исповедующая ислам, представлена своей организацией. Мощные союзы концентрируют свою работу преимущественно в мегаполисах. В Кёльне,

например, где мусульмане составляют 10% населения, представлены десять исламских союзов. Есть и своего рода сообщества по интересам, как, например, организации сторонников учения Нурси или же суфитские организации. Свою организацию имеют и обращенные в ислам этнические немцы. Это в первую очередь Немецкая мусульманская лига в Гамбурге и Немецкая мусульманская лига в Бонне. Многие немецкие новообращенные разделяют позиции суфизма.

Сотрудничество между мусульманской диаспорой и властями (а этого сотрудничества желают не только власти, но и многие мусульманские союзы) чрезвычайно осложнено тем, что диаспора не имеет единой «головной» организации, которая могла бы быть адекватным с правовой точки зрения партнером в переговорах о важных для всего мусульманского населения вопросах, независимо от страны происхождения и этнической принадлежности. Причина заключается в том, что организации проживающих в Германии мусульман - в силу политических различий и расхождений на религиозной почве - не всегда положительно относятся друг к другу, даже если объединяют выходцев из одной и той же страны. Так, Турецко-исламский союз, объединяющий турецких мусульман, считающих себя законопослушными гражданами и являющийся, как отмечают его радикально-исламские критики, проводником господствующих в официальной Турции взглядов на роль религии, избегает радикального «Исламского сообщества Милли Гёрюш».

Попытки создать «головные» объединения предпринимались, однако действительно единой для всех направлений ислама организации так и не возникло. На сегодняшний день «головными» объединениями считают себя основанный в 1986 г. «Исламский совет ФРГ» (в который входит, в частности, «Милли Гё-рюш»)42, объединяющий более 30 организаций с 145 тыс. членов преимущественно турецкого происхождения, а также основанный в 1994 г. «Центральный совет мусульман в Германии»43. Этот Центральный совет, как постоянно подчеркивают немецкие власти, объединяет лишь малую часть мусульманского населения Германии (300 организаций с 20 тыс. членов), преимущественно выход42 Mode of access: http://www.islamrat.de/

цев из Африки и Ближнего Востока, но ему удалось так умело раскрутить свой имидж в СМИ, что без его председателя - перешедшего более 30 лет назад в ислам этнического немца Аджуба Акселя Кё-лера - не обходилась ни одна телевизионная дискуссия об исламе.

В апреле 2007 г. четыре крупных союза - Турецко-исламский союз, «Исламский совет ФРГ», «Центральный совет мусульман Германии» и Союз исламских культурных центров (старейший турецко-исламский союз, основанный еще в 1973 г.) создали Координационный Совет мусульман в Германии44, объединивший как суннитские, так и шиитские организации. По его собственным заявлениям, он представляет 2000 из 2900 мусульманских общин Германии (в него, в частности, не вошли ахмади и алевиты). Координационный совет предполагал стать субъектом внутриполитического процесса и приобрести статус субъекта гражданского права, с тем чтобы - в числе прочего - решить наконец с властями актуальный вопрос о преподавании ислама в школах, поскольку в Германии преподавание предмета «религия» в школе согласовывается с «головными» организациями соответствующих конфессиональных сообществ, члены которых официально считаются принадлежащими к церкви (или иной религиозной общине) и платят конфессиональный налог. Пока что мусульманским детям, чтобы изучать свою религию, приходится ходить в «школы Корана» при местных мечетях, в которых преподают учителя, получившие образование в мусульманских странах. По данным германского МВД, в стране находится более 2250 имамов, получивших образование в Турции или в арабском мире и прибывших в Германию на «временную» работу45.

Пытаясь хоть как-то решить проблему и поставить сотрудничество с мусульманскими структурами на правовую основу, немецкое правительство вместе с влиятельными мусульманскими организациями осенью 2006 г. создало «Исламскую конференцию Германии». Этот постоянный форум был задуман как институционализированный «процесс переговоров между немецким государством и представителями живущих в Германии мусульман». Пере44 На момент написания статьи Совет не обладал своим сайтом. Информацию о его работе см. на сайтах его членов, например: Mode of access: http://zentralrat.de/8417.php

говоры эти ведутся в тематических секциях, причем как по принципиальным мировоззренческим вопросам, например секуляризации или равноправия мужчин и женщин, так и по специальным -преподавание ислама в школах, строительство мечетей, подготовка имамов в Германии и т.д. По истечении трех лет ожидается разработка «приемлемой основы в отношениях между немецким государством и живущими в нем мусульманами». Лозунг конференции: «Мусульмане в Германии - немецкие мусульмане»46. Тем самым подчеркивается, что постоянно живущим в Германии мусульманам, особенно если они имеют немецкое гражданство, следует идентифицировать себя не только со своей религией, но и с немецким государством.

В обыденном же восприятии под «немецкими мусульманами», как правило, понимают этнических немцев, перешедших в ислам. В последние годы их стало больше. Причин для этого достаточно. Так, например, до террористических актов 11 сентября 2001 г., положивших конец благостным рассуждениям о «мультикультур-ных» обществах, иммигрантский ислам в восприятии толерантных немецких интеллектуалов приравнивался к обычной «культурной традиции». О том, что эта «традиция» в корне противоречит политической культуре западных демократий, не задумывались, наоборот, считалось, что западные демократии тем-то и хороши, что в их рамках эти и другие «культурные традиции» сосуществуют, процветают и взаимно обогащают друг друга. Иной раз в ислам переходили даже из чувства политической «солидарности», чтобы доказать живущим в Германии мусульманам, что их не считают террористами (исследования показали, что волна перехода этнических немцев в ислам последовала именно после 11 сентября 2001 г.)47. Кроме того, в числе причин перехода этнических немцев в ислам ученые называли стремление к «духовности», утерянной, по мнению новообращенных немцев, современными западными обществами, семейные обстоятельства (чаще всего - замужество), особые политические соображения. В последние годы появилась

еще одна причина, настолько экзотическая и далекая от политики, что на нее обратили внимание даже немецкие СМИ: в ислам начали переходить беглые разведенные мужья, не желающие платить алименты, которых преследуют брошенные многодетные жены и правоохранительные органы даже в таких дальних странах, как Таиланд (через германские посольства). Правда, эта категория новых «мусульман», которых в исламе привлекает возможность официально «отвергнуть жену», предпочитает жить все равно не в Германии, а в странах арабского мира. Особой популярностью пользуются у них Арабские Эмираты.

Из 3,2 млн. мусульман, проживавших в Германии в 2005 г., 14 352 - немцы. В 2004 г. их было 13 20048. Новообращенные не обязаны регистрироваться в мусульманских общинах своих городов, но они нуждаются, однако, в подтверждении своей религиозной принадлежности, чтобы получить визу для паломничества в Мекку49. Отмечались, хоть и редко, случаи, когда они разделяли убеждения и образ действия исламских экстремистов.

Угрозы для немецкой культурной идентичности в связи с ростом мусульманской диаспоры и усилением ее культурно-политической активности связаны прежде всего с принципиальными различиями в отношении к вере. Ислам наступателен, нынешнее же европейское восприятие религиозной принадлежности таково, что равноценный ответ исламу практически невозможен. Традиции европейского гуманизма, лежащего в основе нынешней европейской цивилизации, сформировались именно в ходе эмансипации от определяющей роли христианской религии. Либеральные, демократические ценности, оформленные в институтах правового государства, - свобода слова, свобода вероисповедания, толерантность к инакомыслящим - могут быть использованы во внешнем противостоянии какому-нибудь исламскому государству, отрицающему эти ценности. Но они не годятся в качестве духовного противовеса исламу внутри собственной страны, поскольку он научился применять их в своих интересах. Исламисты пользуются правом на демонстрации, чтобы в западных странах протестовать

против западной толерантности. Пользуются европейским правовым государством, чтобы подтверждать право жить по своим устоям, противоречащим европейским принципам. Так что пока европейские политики спорят о том, как бы получше интегрировать свое мусульманское население в гражданское общество, ислам потихоньку «интегрирует» гражданские общества Запада.

В то же время далеко не каждый мусульманин - активный член какой-либо организации. Обычные мусульманские граждане Евросоюза вполне индифферентны по отношению к политическим амбициям религиозных вождей, стремящихся к «европейскому халифату», и хотели бы просто жить в европейских странах, не отказываясь в то же время от своих религиозных и культурных традиций. Обычные граждане мусульманского вероисповедания, и в особенности люди интеллектуальных профессий, чувствуют себя ущемленными растущей «исламофобией» населения. И они не так уж неправы. До 11 сентября 2001 г. радикальное лицо ислама в Европе скорее замалчивалось. Это были годы, когда Запад, стремясь закрепить свою «победу в холодной войне», искал союзников среди исламских стран. Однако в последние годы в западных СМИ участились сообщения о радикальных исламских организациях. Меньше внимания уделяется либеральным и умеренным мусульманским организациям, которые хоть и не очень влиятельны, но тем не менее отнюдь не исчезли со сцены. Особенно много умеренных среди интеллектуалов. Немецкие СМИ, публикуя сообщения немецких учителей, рассказывающих о проблемах мусульманских детей, об их агрессивности и склонности создавать свои «клики», о том, как отцы-мусульмане запрещают дочкам дружить с немецкими сверстниками, посещать уроки физкультуры и школьные экскурсии, формируют впечатление, что мусульманская диаспора либо в массе своей малообразованна и патриархальна (подразумевают турецкое население), либо же находится под влиянием воинствующего исламизма (этот упрек чаще всего делают арабам). Между тем не так уж редки случаи, когда мусульманские родители из образованных и социально успешных семей, записывая своего ребенка в школу, осведомляются, много ли детей радикальных мусульман ее посещают - они не хотят, чтобы их ребенок попал под влияние сверстников из этой среды. Автору статьи, в годы учебы в Боннском университете получавшей стипендию христианскодемократического фонда Конрада Аденауэра, было известно немало мусульманских (турецких) стипендиатов, ныне - функционеров Турецко-исламского союза, адвокатов, журналистов, ученых. Немало мусульман, выросших в Германии и получивших образование в немецких вузах, являются членами немецких политических партий.

Объединяя иммигрантские потоки из мусульманских стран по религиозному принципу, ислам в то же время не «единит» их в этническом, политическом и социальном отношении. Исламская община необычайно разнородна, однако у немецкого коренного населения на уровне обыденного восприятия бытует мнение, что все мусульмане одинаковы, причем стандартом служат, как правило, не умеренные интеллектуалы, а исламские «проповедники ненависти», теоретики «европейского халифата», террористы или же молодежь из неблагополучных социальных слоев. Неудивительно -они наиболее активны, поэтому их и замечают в первую очередь.

Мусульманские жители Европы находятся в амбивалентном положении. Из всех мировых религий ислам наиболее противоречит образу жизни и мысли, сложившемуся на современном Западе. Живущий в европейской стране, например в Германии, мусульманин, особенно если он не принадлежит к интеллектуальным слоям, значительно сильнее, нежели иммигрант иных культурных традиций, интегрирован в свою местную общину, свой островок культурной и социальной идентичности. Нежелание следовать устоявшимся традициям, например в воспитании детей, подвергнет его остракизму единоверцев и может вытолкнуть из структур, в которых ему куда как привычнее и удобнее, чем в немецком обществе. Строгое же следование этим традициям может привести его к конфликтам со структурами немецкого государства, от которых он зависит, которые, возможно, платят ему социальное пособие. Заинтересованность в том, чтобы их дети интегрировались в немецкое общество сосуществует рядом со стремлением уберечь их от неприемлемых для мусульманина проявлений западной жизни.

Эта дилемма может быть преодолена лишь в ходе интеграции мусульманского населения в гражданское общество, в демократический политический процесс западных стран. Однако не грозит ли этому демократическому процессу - по мере участия в нем сил, последовательно враждебных ему, - вырождение или самоликвидация? Об этом - ниже.

Иммиграция, демократия и «государство безопасности»

Как укрепить внутреннюю безопасность, не повреждая демократического общественного порядка? Борьба с «обычной» иностранной преступностью особых сложностей не вызывает: ее ведут привычными, «полицейскими» методами. Сложнее обстоит дело с «исламской угрозой». Парадоксально, но именно нынешняя борьба Запада с «исламским терроризмом», с его носителями и сторонниками, живущими в странах Запада, т.е. с силами, в корне враждебными западным демократиям, несет в себе потенциальную опасность для существования этих демократий. На что способна напуганная западная демократия и как быстро она может потерять свое демократическое лицо, известно по мерам «борьбы с коммунизмом» 50-х годов. Нынешняя же борьба во много раз труднее. Конфессиональная принадлежность - дело совести, а не политики, живущие в Европе мусульмане не могут быть лишь на основании своей веры поголовно зачислены в «подозреваемые». Органам государственной безопасности приходится ограничиваться лишь теми структурами, где эта вера институционализируется и приобретает политическое лицо воинствующего исламизма. Однако, по данным германского МВД, лишь около 2% живущих в Германии мусульман активно действуют в организациях, состоящих под наблюдением спецслужб в связи с симпатиями к терроризму50. Следует отделять «проповедников ненависти», террористов и тех, кто симпатизирует им от радикально настроенных, но в целом безобидных интеллектуалов или просто от рядовых верующих. Федеральная служба защиты Конституции и Министерство внутренних дел создали горячую телефонную линию «исламский терроризм», по которой можно сообщить о своих подозрениях, и призвали немецких граждан, а особенно «сограждан мусульманского вероисповедания», к сотрудничеству51, однако эффекта эта акция не принесла.

Отделить, образно говоря, «агнцев» от «козлищ», не так просто. Непосредственная (и радостная) реакция мусульманского населения европейских стран на террористические акты 11 сентября 2001 г. в США показала, что подспудное сочувствие к борцам за де50 Mode of access: http://www.bmi.bund.de/nn_1018358/Internet/Content/Nachrich-ten/Pressemitteilungen/2006/Einzelseiten/Islamkonferenz_Kurzinfo.html

ло ислама и неприязнь к нынешней политике Запада, символом которого являются США, достаточно широко распространены. Подтверждением этому явились демонстрации мусульман в европейских городах во время «карикатурного скандала»52. Симптоматично, впрочем, что террористические акты в самой Европе -Мадриде, Лондоне - восторга у европейских мусульман не вызвали: живя в Европе - и живя хорошо, они не хотели бы превращения ее в «область войны»: постепенная исламизация Европы может быть осуществлена на мирных, естественных путях - например, по мере увеличения удельного веса мусульманского населения и усиления его участия в демократическом политическом процессе.

Борьба западных демократий с «внутренней опасностью», как считают политики, неизбежно потребует отказа от некоторых принципов демократического правового государства. Так что призрак «полицейского государства», которым долгие годы пугали друг друга левые немецкие интеллектуалы, может стать реальностью. Ожидаемого в этой связи левыми силами конфликта между государством и «гражданским обществом» не предвидится: напуганные сообщениями СМИ о готовящихся в Европе террористических акциях исламистов граждане-обыватели морально готовы к закланию пары-другой «священных коров» демократии ради собственной безопасности.

«Государство безопасности» (Б^ЬегЬейззЬааЬ), о котором говорят политики в связи с борьбой против внутренних врагов, критики все чаще идентифицируют с «отслеживающим государством» (иЬегшасЬи:^881аа1). Под таковым понимают институционализированную систему всеобъемлющей государственной слежки за населением с целью предупреждения возможных угроз для внутренней безопасности. По мнению немецких либеральных критиков, первые симптомы такого государства налицо. Последовательное наступление на демократическое правовое государство оправдывается необходимостью обеспечения существования этого государства. В ФРГ эти шаги связываются с именем министра внутренних дел «большой коалиции» христианского демократа Вольфганга Шой-бле. убежденный атлантист, как и большинство христианских демо52 «Карикатурный скандал»: подразумеваются реакции исламского мира и мусульманского населения Европы на опубликованные датскими газетами карикатуры на пророка Мохаммеда в конце 2005 - начале 2006 г.

кратов старой боннской плеяды, Шойбле ориентировался на меры, принимаемые в рамках борьбы с исламским терроризмом в США.

«С одной стороны, налицо изменившиеся в ходе новых реалий мирового политического процесса угрозы, асимметричные формы конфликтов и новые технологии, с другой - ослабление проверенных механизмов защиты внутренней безопасности. Мы должны найти ответ на новые угрозы, чтобы на высшем уровне обеспечить безопасность наших граждан»53, - говорил Шойбле.

Вводятся биометрические документы, усилено видеонаблюдение в общественных местах, ведется контроль электронных коммуникаций (в частности, электронной почты), расширено прослушивание телефонных разговоров. Планируется составить центральный регистр биометрических данных и отпечатков пальцев. Ведутся и дискуссии об использовании бундесвера для борьбы с террористами внутри страны, а также о возможных преобразованиях структур государственной безопасности. Однако для этого, возможно, потребуется изменение Основного закона, т.е. немецкой Конституции.

В настоящее время в немецкой политике и в обществе продолжаются споры о том, как обезопасить себя от «внутренней угрозы», не поступаясь принципами политического либерализма, не нарушая основ правового государства и устоев образцовой немецкой демократии.

Заключение

Иммиграция неоднородна и каждый из ее потоков привносит в немецкое общество новые черты, в большей или меньшей степени влияющие на его характер и дальнейшее развитие.

Этнические немцы из-за рубежа, с первых послевоенных лет и до сего дня принимаемые на постоянное жительство, - наиболее хорошо «интегрирующаяся» группа. Въезжавшие в ФРГ в послевоенное время члены национальных немецких меньшинств из Восточной Европы непосредственных проблем для внутренней безопасности своей новой родины никогда не создавали. В то же время

они принесли с собой особые внешнеполитические установки, а также особые интерпретации международно-правовых норм, создали организационные структуры и политическое лобби в консервативных ХДС/ХСС. Кроме того, их организации время от времени, минуя официальные лобби, развивали свою внешнеполитическую динамику, не совпадающую с государственной линией. Активные неправительственные организации (НПО), самостоятельно стремящиеся решать «спорные» вопросы за рубежом и к тому же пытающиеся влиять на внешнюю политику своей страны, -это, разумеется, еще не угроза для внутренней безопасности, но проблема для внутренней политики (подобные НПО следует держать под контролем). Ныне, на фазе политической консолидации Евросоюза, бескомпромиссные позиции ряда организаций «изгнанных» создают сложности во взаимоотношениях Германии с Польшей и Чехией.

«Поздняя» немецкая миграция из постсоветского пространства принесла Германии сотни тысяч «советских немцев» - этнически разнородную группу, сформировавшуюся в царской России преимущественно из сельских колонистов и по большей части полностью ассимилировавшуюся (или ассимилированную) в русское культурное сообщество за годы советской власти. Несмотря на их нелегкую историческую судьбу, они в восприятии коренного немецкого населения значительно менее «немцы», нежели, например, силезские немцы, банатские швабы, зибербюргские саксы. И хотя интеграция этой группы проходит много легче, чем у мигрантов из стран с иными культурными и религиозными традициями, дистанция между «русской» и «немецкой» идентичностью (у себя на родине - «немцы», в Германии - «русские») исключает полную ассимиляцию этих «немцев» в немецкое общество. Результат - возникновение особой ниши, так называемых «русаков», со своими «ауззидлерскими» газетами, магазинами, дискотеками и иными, ориентированными на «своих» структурами. Структуры эти чисто потребительского характера, собственной политической динамики эта группа не развивает. В то же время в немецком обществе бытует представление о повышенной бытовой «криминальности» российских немцев, особенно молодого поколения.

«Иностранная преступность» - реальная угроза для внутренней безопасности страны. Немецкие органы внутренней безопасности неоднократно указывали, что иностранная преступность не ограничивается асоциальностью «нелегальных» беженцев, бытовой преступностью или злостным хулиганством и агрессивностью ми-грантской молодежи - на территории Германии активно и систематически действуют различные «национальные мафии». В этой связи указывалось и на проблематичные стороны «трудовой иммиграции» - нелегальную занятость, торговлю людьми.

В последние годы вопросы внутренней безопасности все сильнее связываются с быстрым повышением удельного веса мусульманского населения и политической, социальной, культурно-религиозной активизацией мусульманской диаспоры. С опасностью «исламского терроризма» и в целом постепенной исламиза-ции общества приходится бороться методами либерального, правового, демократического государства, в то время как те же самые институты правового, демократического государства используются исламистами для достижения своих целей. Однако любое отступление властей от существующих правовых норм, если оно становится достоянием гласности, вызывает критику общественности, меры, ограничивающие независимость личности (в частности, отслеживание личных данных, введение биометрических документов), оцениваются критиками как попытка «государственной слежки».

Таким образом, в борьбе с исламизмом и угрозой исламского терроризма внутри страны Германии, как и остальным европейским странам с сильными мусульманскими диаспорами, предстоит найти путь между «Сциллой» и «Харибдой»: защитить себя от «внутренней угрозы», не поступившись в то же время теми демократическими, либеральными принципами, которые лежат в основе западной идентичности.