Спросить
Войти
К.В. Хахалин
Китай в аспекте стадиальных особенностей существования Цинской империи
Со времени завоевания Китая маньчжурами и провозглашения ими в 1644 г. новой династии Цин их основная задача в течение нескольких десятилетий состояла в подавлении широкого движения сопротивления и распространении своей власти на всю страну. В дальнейшем, с установлением цинского режима в пределах границ минского Китая в 1683 г. и наступлением периода «относительной внутренней стабилизации» [1, с. 64], в деятельности представителей новой династии происходит закономерная смена приоритетов. Вместо задачи упрочения власти на первый план выходит проблема её сохранения, обеспечить решение которой одними внутриполитическими действиями было совершенно невозможно. Обстановка за пределами Китая требовала также проведения активного внешнеполитического курса, направленного на формирование вокруг страны безопасных для существования маньчжурской династии международных условий.
В результате наиболее зримым содержанием внешнеполитической деятельности Цинской империи до конца XVIII в. стало широкое территориальное наступление практически по всему периметру сухопутных границ минского Китая, благодаря которому размеры присоединенных земель стали значительно превосходить размеры внутристенных владений. Столь активный захват соседних территорий, сопровождаемый изнурительными военными походами, длительными кампаниями, зачастую экстраординарными дипломатическими усилиями и жестокими карательными операциями, не только не оправдывался приобретаемыми выгодами, но и оборачивался в большинстве случаев сплошными убытками. Так, например, в китайских официальных источниках отмечается, что ежегодные расходы казны на содержание
маньчжуро-китайских войск и аппарата управления в завоеванных Джунгарии и Восточном Туркестане составляли 333 400 лянов серебром, а сборы с местного населения в денежном выражении - лишь 58 тысяч лянов. Пекинскому двору приходилось ежегодно выделять для покрытия дефицита 275 тысяч лянов серебром [2, с. 99]. В целом же за годы правления императора Цяньлуна (1736-1795) военные расходы поглотили свыше 120 млн при доходах казны только 30 млн лянов серебра [3, с. 214]. Иными словами, присоединение новых земель и последующее управление ими обходилось государственной казне дороже того, что с них возвращалось.
Тем более странной, или «своеобразной» [4, с. 40], такая интенсивная экспансионистская политика выглядела на фоне государственно принятого и последовательно осуществлявшегося курса на самоизоляцию Срединной империи. Существование отдельно двух названных факторов в деятельности правителей какого-либо государства рационально объяснимо и исторически доказуемо, но их синхронное присутствие во внешней политике одной страны кажется трудносовместимым. Крайне сложно представить возможность расширения внешних пределов, оставаясь при этом внутри них. Невозможно преследовать две диаметрально противоположные цели, тем более делая это одновременно, в связи с чем возникает необходимость определения механизма сочетания двух названных и с формально-логической точки зрения взаимоисключающих направлений деятельности.
Характерно, что на раннем этапе своего владычества в Китае маньчжурские правители не только активно использовали у себя на службе иностранных миссионеров, но и привлекали иностранные вооруженные силы для борьбы с китайскими патриотами. В 1683 г. войскам Канси удалось захватить один из последних очагов сопротивления маньчжурам - остров Тайвань - лишь при поддержке голландского военно-морского флота.
Однако вскоре после распространения своей власти на всю территорию Китая цинский двор стал проводить политику строгой изоляции страны от внешнего мира. Им производится насильственная ликвидация богатых морских и сухопутных торговых связей, которые издавна существовали между Китаем и странами Дальнего Востока, Юго-Восточной и Южной Азии и Африки. Для торговли португальских, голландских, испанских, английских, французских и американских купцов был выделен один порт в Южном Китае (Гуанчжоу), и все торговые операции с ними велись через полуправительственное монополистическое объединение купцов «Кохонг» [1, с. 101]. При этом в распоряжении португальцев остался прибрежный остров Макао, который был своего рода опорным пунктом иностранной торговли. С Россией же торговля в тот период производилась караванным путем и также строго регламентировалась цинским правительством.
Более того, уже в начале XVIII в. Китай стал отказываться от услуг миссионеров, игравших до этого заметную роль при цинском дворе. Прежде иезуиты были самыми доверенными советниками Канси, оказывая ему многочисленные услуги в артиллерийском деле, астрономии, математике, в переводах с иностранных языков и внешних сношениях. Например, португалец-иезуит Т. Перейра и француз-иезуит Ж. Жербильон были переводчиками и секретарями делегации цинов на посольском съезде с представителями России в Нерчинске в 1689 г. Затем цинский двор и вовсе закрыл христианские церкви и выслал из страны миссионеров.
Пожалуй, единственным каналом, связывавшим Китай с внешним миром и вместе с тем находившимся вне зоны жесткого контроля со стороны цинской администрации, оставался в конце XVII - начале XVIII в. центрально-азиатский участок Великого шелкового пути.
Путь этот начинался в Чанъани и шел вдоль склонов Нанынаня через многочисленные долины. Затем следовал крайне тяжелый переход через пустыню до оазиса Хами, а оттуда в Люкчунскую впадину к Турфану. Далее караванный путь раздваивался. Одна его ветвь пролегала по южным склонам Тянь-Шаня через Кара-шар, Кучу и Аксу, затем мимо Иссык-Куля в долину р. Чу и оттуда через Таласскую долину в Исфару. Другая ветвь, северная, шла по южной Джунгарии через Урумчи, Манас, Куркара-усу и горы Ирэнь-Шабирган в долину р. Или и оттуда на юг, в Среднюю Азию. Кроме того, была еще одна трудная дорога через перевалы в Тянь-Шане из Карашара через долину Юлдуза в долину Или.
Территория Великого шелкового пути и земли, к ней прилегающие, ввиду оживленных торговых контактов, интенсивных миграционных потоков, тесного соприкосновения здесь культур оседлых и кочевых народов, возникновения очагов самобытных цивилизаций и обширных империй, их существования и гибели вполне могут быть названы своеобразным Вавилоном. Здесь не раз проходили полчища чужеземных завоевателей, одна культура сменялась другой и почти все религии -манихейство, буддизм, индуизм, ислам, христианство - оставили здесь свои следы.
Учитывая сказанное и принимая во внимание принятый цинской династией курс на изоляцию Китая от внешнего мира, есть все основания предположить её стремление к установлению собственного контроля над всем происходившим в данном регионе с целью закрыть западные ворота в Поднебесную. Однако в начале XVIII в. сделать это было невозможно без решения джунгарского вопроса. Поскольку в тот период времени обстановка в северозападной части центральной Азии (современные Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР, юго-восточная и восточная части Казахстана, западная часть МНР, Алтайский край Российской Федерации
и юго-восточная часть Узбекистана, Киргизии и Таджикистана) и даже в Тибете определялась в основном именно политикой Джунгарского ханства. «...Предо всеми народами между Индиею, Китаями, Сибирью, Россиею и Персиею сильняе стал он (джунгарский хан. - К.Х.)» [5], что неизбежно означало столкновение с ним Цин-ской империи.
Задача покорения Джунгарского ханства в конечном итоге была решена в 1758 г., на его месте было создано наместничество Синьцзян, цинская администрация которого с того времени могла эффективно контролировать западные ворота в Поднебесную. В результате, чего экспансия Цинской империи на северо-западе Центральной Азии оказалась средством достижения стратегической цели маньчжурских правителей Китая - обеспечить его самоизоляцию в качестве основной внешнеполитической гарантии сохранения их господства в стране.
Китайский историк Ху Шэн, анализируя побудительные мотивы курса строжайшей изоляции страны от внешнего мира, писал, что такая политика проводилась, конечно, не потому, что правительство стремилось предотвратить вторжение в Китай агрессивных капиталистических государств [6, с. 21]. Ведь до первой «опиумной» войны цинское правительство понятия не имело о силе иностранных держав.
Дело в том, что на всем протяжении китайской истории при любой феодальной династии вторжение извне совпадало с внутренними «смутами». Сама маньчжуро-цинская династия вторглась в Китай, воспользовавшись такими «смутами» в период упадка минской династии. Поэтому Цины старались воспрепятствовать вторжению в Китай неведомых сил [1, с. 101]. Главным и самым опасным источником «смуты» к середине XVIII в. являлось Джунгарское ханство с идеями его правителей о возрождении единого монгольского государства под эгидой ламаистской церкви. Реально воспринимаемой была угроза со стороны Российской империи, в отличие от других иностранных держав имевшей общую сухопутную границу с Китаем и уже составлявшей ему соперничество в территориальной сфере на Дальнем Востоке.
Таким образом, время и конкретные обстоятельства определили направление действий, тактику осуществления и выбор средств реализации стратегического курса на самоизоляцию Цинской империи. Ими стали территориальное расширение внешних пределов империи за счет захвата Джунгарского ханства и Восточного Туркестана и создание на их месте имперского наместничества Синьцзян в качестве преграды на пути возможного проникновения иностранных держав в Китай, а так же форпоста для распространения собственного влияния на сопредельные страны. «Захватом Джунгарии китайцы рассчитывали навечно обеспечить своё владычество над всем Востоком, держать в сфере влияния соседей с Запада» [7, с. 144]. Иными словами экспансия послужила лишь средством достижения главной цели всей внешней политики императорского Китая — его самоизоляции ради сохранения цинского режима.
Еще более подтверждает сказанное политика цинского двора на вновь завоеванных землях Джунгарского ханства и Восточного Туркестана, т.е. на территории прохождения Великого шелкового пути, географически предназначенного быть мостом между Востоком и Западом.
Одним из основополагающих принципов внешнеторговой политики Цинов стал запрет на торговлю европейцев в Кашгарии (Восточный Туркестан). Разрешая или даже стимулируя торговлю с соседними азиатскими странами и народами, маньчжурская администрация в отношении англичан и русских держалась жесткого изоляционистского курса. Цинское правительство опасалось происков британских колонизаторов в Восточном Туркестане, граничившем с английскими владениями, поэтому и закрыло доступ сюда непосредственно английским торговцам. Возможности торговать в Кашгарии были лишены и русские купцы, хотя Россия и не имела с ней общей границы. Этот запрет проистекал из общего внешнеполитического курса империи Цин в отношении России.
Именно против неё было направлено острие изоляционистской политики цинс-кого Китая в Центральной Азии. После завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана цинская администрация принимает меры по свертыванию их традиционных экономических связей с Сибирью. Так, командующий войсками в Сибири бригадир К.Л. Фрауендорф писал, что «хотя пред сим в Ямышеве и в Семипалатной крепостях для мены с чужеземцами и таможни учреждены», но «после раззорения китайцами зенгорской землицы (Джунгарского ханства. - К.Х.) проезд в Ямышев и в Семипалатную стало быть не свободен» [8]. По указам императора Цяньлуна в 1768 и Г790 гг. прекратилась и торговля русскими товарами на территории Синьцзяна [9].
Нужно отметить, что до прихода маньчжуров, при джунгарских ханах, русским купцам торговля здесь разрешалась. Более того, джунгарский хан Галдан Церен в целом даже поощрял её развитие. Как сообщал томский купец Алексей Верхотуров, на подвластной джунгарскому хану территории «во все места им (русским купцам. - К.Х.) ездить свободно везде и даются пропускные письма» [10, с. 42]. Некоторое представление о торговле русских в пределах Восточного Туркестана даёт следующий факт: весной 1745 г. в Яркенде проживало 15 русских купцов из Устюга, Гороховца, Тобольска, Тары, Вологды, Иркутска, Томска и Екатеринбурга [10, с. 41-42].
Не менее реакционной была политика цинского двора при установлении внутренних порядков в Синьцзяне. Особенно в части, касающейся регламентации деятельности местного и китайского купечества, занятого внешней торговлей. Кроме установления монополии на внешнюю торговлю, введение ограничений или запретов на ввоз и вывоз отдельных товаров, представителям местного и китайского купечества не разрешалось выезжать за пределы страны. Таким образом, с созданием имперского наместничества Синьцзян его границы в скором времени
функционально стали тем, что в XX в. получило название «железный занавес». Предназначенный не только для консервации установленного правящим режимом порядка путем закрытия доступа в империю «неведомым силам», но и для ограничения контактов собственных граждан с жизнью других стран в целях исключения связанной с этим возможности возникновения «смуты» в государстве.
С точки зрения недопущения иностранного влияния на состояние дел в Срединном государстве овладение зоной Великого шелкового пути в результате завоевания Джунгарского ханства и подконтрольного ему Восточного Туркестана и создание на их территории наместничества Синьцзян с буферно-фильтрующими функциями представляют собой закономерное следствие и неотъемлемую часть всей внешнеполитической деятельности маньчжуров в отношении соседних стран и территорий.
Таким образом, изучение цинской экспансии на северо-западе Центральной Азии способно обеспечить чрезвычайно ценным историческим материалом аналитические исследования не только в сфере взаимодействия Китая с сопредельными странами, но и на их основе позволяет выделить наиболее общие характерные черты и закономерности эволюции внутренней и внешней политики двух великих империй того времени: китайской и российской; находившихся в территориальном соприкосновении друг с другом. Кроме того, рассмотрение вопросов русско-китайских отношений, в основном определявших международную обстановку в Центральной Азии в указанный период, представляет немалый интерес с точки зрения анализа проблем взаимодействия между традиционным Востоком и передовым Западом, где в роли последнего выступила ориентированная на Европу Российская империя.
Сопоставительный анализ внешнеполитической деятельности России и Китая в данном регионе на фоне существования независимых государств и протогосудар-ственных образований позволяет обозначить характерные черты имперского
мышления и определить закономерные формы его проявления в зависимости от соотношения внутренних и внешних факторов. Предполагаемые выводы могут быть тем более интересны, поскольку столкновение двух великих империй в северо-западной части Центральной Азии происходило на различных этапах их внутреннего развития в условиях контроля названной территории независимым Джунгарским ханством.
Если не иметь в виду чувство попранного национального достоинтсва в первые десятилетия правления Цинской династии маньчжурское правление, начиная с Канси (1662-1723), было для страны временем сравнительно благополучного существования. И это время продолжалось достаточно долго. В частности, оно охватило и долгие годы правления Цянь-луна (1736-1796), когда в империи достаточно быстрыми темпами развивались города, ремесло и торговля, а внутренняя стабилизация была очевидной [11, с. 391].
Аналогичную точку зрения высказывает и Дж. Фейрбэнк в фундаментальной двухтомной работе «История восточноазиатской цивилизации», созданной им совместно с Э.О. Рэйшауэром (главы по Китаю периода маньчжурского владычества написаны Дж. Фейрбэнком). По его мнению, «китайские общественные, политические и идеологические системы достигали при Цинах беспрецедентной стабильности» [12, р. 672].
Более того, в европейской литературе XVII—XVIII вв. имела место даже идеализация маньчжурского владычества в Китае и самой личности императора Канси, начало которой было положено иезуитскими миссионерами, игравшими весьма значительную роль в его ближайшем окружении. Так, иезуит Пареннин изображал Канси как «одного из самых выдающихся людей, встречающихся раз в несколько столетий» [13, р. 12].
В сочинениях иезуитов о Китае, широко распространявшихся в различных странах Европы в XVII в., содержались такие идеализированные описания Китая и его правителей и идиллические картины монолитного конфуцианского государства, что европейские просветители, критикуя абсолютизм Старого света, в своей антифеодальной пропаганде часто обращались к примеру Цинской империи, которая представлялась им образцом просвещенной монархии, «государством мудрецов» -именно таким выглядел конфуцианский Китай в книгах иезуитов.
Вольтер, например, в своей борьбе с французским абсолютизмом часто прибегал к придуманной им китайской «антитезе», утверждая, что в Китае только по форме деспотия, тогда как на деле там просвещенная монархия, что его современники - маньчжурские императоры -являются реальным воплощением идеала просвещенного монарха, окружившего себя мудрыми советниками, заботящегося о благе народа [14, с. 139-168].
С другой стороны, Цинской империи, находящейся на стадии «относительной», «очевидной» или «беспрецедентной» стабильности, противостояла российская империя, на рубеже XVII-XVIII вв. и в течение всей первой половины XVIII в. занятая решением проблем упрочения абсолютистского государства и проведения радикальных преобразований по пути ускоренной «европеизации» страны. В связи с чем данный этап российской истории, хронологически совпадающий с периодом стабилизации Китая, оказывается временем коренной ломки традиционного уклада жизни и глубокого реформирования всей структуры общества по западной модели.
По этой причине имело место коренное отличие в приоритетах внешнеполитической деятельности двух сторон. Естественно при этом не только различие во внешнеполитических курсах, но и в избираемых средствах их реализации.
В отличие от Китая с его стремлением к самоизоляции посредством создания кругового пояса безопасности основное содержание внешнеполитической деятельности России на восточном участке состояло в хозяйственном освоении обширных территорий Сибири, Дальнего Востока и Евразийской степи, направленном на создание
дополнительных возможностей для решения внутригосударственных вопросов, избегая при этом открытых конфликтов с соседними государствами. Подтверждением чему служат пограничные договоры между двумя странами, заключенные в рассматриваемый период. Все они исторически фиксируют стремление России не допустить открытого столкновения с противной стороной при решении вопросов размежевания, даже ценой территориальных уступок.
