Об основаниях юридического полноправия рядовых свободных в англо-саксонском обществе vii-ix вв.

6. Конституционный закон № 92-554 от 25 июня 1992 г., ст. 5. Цит по: Конституции зарубежных государств / Сост. В.В. Маклаков. - М., 2003. С. 71.

В.С. Назарова

ОБ ОСНОВАНИЯХ ЮРИДИЧЕСКОГО ПОЛНОПРАВИЯ РЯДОВЫХ

СВОБОДНЫХ В АНГЛО-САКСОНСКОМ ОБЩЕСТВЕ VII-IX ВВ.

При анализе социально-правового положения рядовых свободных англосаксонского общества следует иметь в виду, что основаниями их юридического полноправия служили социальная и хозяйственная самостоятельность.

К IX в. важнейшие компоненты англосаксонского общества определялись в юридических памятниках аллитерированной фразой, которая в переводе звучит, как «керлы и эрлы» (ge ceorle ge eorle) [1]1. По практически единодушному мнению исследователей, термином «керл» в англосаксонских источниках обозначался рядовой свободный человек, обладающий социальной и хозяйственной самостоятельностью. Тем не менее о понимании этого термина в историографии есть разные мнения.

Начиная со второй половины XIX в., большинство и отечественных, и зарубежных исследователей полагали, что основную массу англосаксонского населения составляли свободные общинники-керлы. Считалось, что керлы обладали всеми правами

свободных: они имели в своем личном пользовании земельные наделы, участвовали в народных сотенных собраниях, выступали в суде, имели рабов и других зависимых и могли по своему усмотрению покидать занимаемый участок земли и переходить на другое место. Иными словами, в глазах традиционной историографии древнеанглийские керлы не только представляли собой главную производительную силу англосаксонского общества УП-ГХ вв., но и формировали костяк социальной структуры [2-9].

В современной литературе этот подход наиболее рельефно выразил известный английский специалист Г. Лойн, вновь решительно заявивший о том, что социально-политическая история средневековой Англии начинается со свободной общины крестьян-керлов [10].

В начале XX в. начал формироваться и в дальнейшем получил широкое распространение принципиально иной взгляд на существо общественного строя раннесредневековой Англии. Исследователи, принадлежавшие к этому направлению, справедливо обратили внимание на большую роль разнообразных форм личной зависимости в древнеанглийском обществе, а также на внутреннюю иерархичность и сильную стратифицированность последнего, во многом скрепляемого уже не столько общинно-родовыми, сколько новыми узами господства-подчинения. С их точки зрения, в нем доминировали вовсе не керлы, а военная знать, постепенно превращавшаяся в крупных землевладельцев. Впрочем, и сторонники «аристократического» подхода к характеру общественного строя англосаксов У11-1Х вв. не отрицали того, что в целом керлы были полноправными свободными членами раннего англосаксонского общества [11-15].

Очевидно, что неоднозначное понимание содержания юридического полноправия керлов во многом обусловлено различными подходами к анализу основ их социальной и хозяйственной самостоятельности. В этой связи целью настоящей работы является попытка установить границы социально-хозяйственной свободы керлов и определить юридические рамки их полноправия.

Начнем с этимологии. Лингвисты и историки настолько часто переводили древнеанглийский термин «керл» (сеог1), как «свободный общинник», что можно было бы сделать вывод о некоей формальной этимологической связи между этим термином и самим понятием «свобода». Такой вывод, скорее всего, ошибочен. По-видимому, слово «сеог1» происходит от древнегерманского «каг1а7», что означает просто «старый человек»1. К тому периоду, когда мы впервые встречаем термин в письменных источниках, слово «керл» имеет, по меньшей мере, три различных, хотя и взаимосвязанных значения: «мужчина» в чисто половом смысле, безотносительно к возрасту и социальному статусу, «муж», как оппозиция «жене», а также «незнатный глава домохозяйства, свободный простолюдин» [17]. Именно в последнем значении термин чаще всего используется в юридических сборниках и грамотах.

Значительно меньшее внимание в историографии отводится изучению права-обязанности древнеанглийского керла, а именно, участию в военном ополчении, а также вообще месту керлов в военной системе ранних англосаксонских королевств. Нельзя сказать, что проблема военной организации англосаксов вовсе выпала из поля зрения исследователей; напротив, количество изданий, так или иначе ей посвященных, весьма велико и продолжает возрастать. Но все эти публикации, во-первых, чаще всего имеют дело с материалами, относящимися к поздней саксонской эпохе или кануну нормандского завоевания, а, во-вторых, чаще всего только вскользь затрагивают вопросы, связанные с участием в военных структурах англосаксов У11-1Х вв. рядовых керлов.

Между тем анализ этих сюжетов, на наш взгляд, не только дает возможность уточнить границы «свободы» керла, но и хотя бы отчасти конкретизировать наши представления о характере общественного строя первых англосаксонских королевств в целом.

Некоторые английские и американские ученые полагают, что определение «свободный» является не более чем современной глоссой, прилагаемой к керлу исследователями. С этим трудно согласиться. Все законодательные памятники раннего англосаксонского периода, как из Кента, так и из Уэссекса, используют понятие «родом из керлов» (cicrlisc mon) в качестве определения того лица, которое по шкале вергельдов находилось ниже знатных (gesithcund), но выше рабов (theow). В чисто юридическом смысле керл «свободен» потому, что он обладает набором некоторых прав-обязанностей, наиболее важными из которых являются право приносить очистительную клятву в суде и защищать себя и свою собственность, а также родню и своих зависимых людей от посягательств посторонних. Не случайно, что в анализируемых юридических памятниках именно керлы выступают главными носителями правовых норм. Большинство титулов судебников ограждает, прежде всего, их интересы: определены штрафы за нанесенные им увечья, убийство, за причиненный материальный и моральный ущерб, за вторжение в дом и усадьбу [18].

В гораздо меньшей степени «свобода» англосаксонских керлов в социальноэкономической сфере. В раннем Кенте, к примеру, в их личном пользовании находились пахотные наделы (обычно размером в один сулунг), полосами лежавшие в пределах земель общины. Именно этот надел составлял основу хозяйственной независимости керла: без его наличия не могли осуществляться никакие права и обязанности, характерные для полноправного члена общества. В состав хозяйства керла, кроме того, входили дом с усадьбой и имевшиеся у него права на пользование различными общинными угодьями. Помимо самого хозяина и членов его семьи в хозяйстве керла обычно работали рабы и лэты. Однозначных свидетельств применения последних на полевых работах мы не имеем: источники говорят об их использовании, прежде всего, в домашнем хозяйстве и в личном услужении.

Как и в Кенте, в раннем Уэссексе керлы имели в личном пользовании земельные наделы (в среднем одна - две гайды) и обладали сходными со своими кентскими собратьями юридическими правами. Уэссекские законы рассматриваемого периода так же, как и кентские, пестрят титулами, посвященными охране жизни, чести, безопасности и имущества керлов.

Это подтверждается тем обстоятельством, что керл без надела не рассматривался англосаксонскими варварскими Правдами как рядовой свободный. Так, в ст. 51 Правды Инэ при определении штрафов за неявку в ополчение обладателей различного количества земельных наделов - гайд керл без надела не упомянут, видимо, как бессмысленное и юридически невозможное явление. В ст. 14 и 30 той же Правды рядовые свободные присягают своими наделами, следовательно, отсутствие последних поставило бы под сомнение юридический статус этих людей как свободных [19].

Разнообразие в понимании хозяйственного и юридического смысла гайды, а также тот факт, что даже те весьма скромные сведения, которые мы имеем относительно величины надела англосаксонских рядовых свободных, содержащиеся в источниках не ранее X в., поставили исследователей в весьма трудное положение. Тем не менее, сопоставление уэссекской гайды (там, где она действительно являлась мерой земельной площади) и кентского сулунга, а также использование данных более поздних источников, в том числе Книги Страшного суда (Domesday Book), дают некоторый материал для анализа.

Еще в конце прошлого века английский историк и юрист Ф. Сибом пришел к выводу о том, что кентский сулунг представлял собою двойную гайду, равную по площади 240 акрам. Другие исследователи, в частности Эштон, истолковывая отрывок из Domesday Book «...in communi S. Martini sunt CCCC acrae et dim quae fiunt II solinos et dim», определили величину сулунга в 180 акров. Это, однако, нисколько не прояснило вопроса о величине гайды, что и побудило отечественного юриста П.Г. Виноградова вновь обратиться к анализу источников. Исследования пошли по линии терминологических изысканий, позволив прояснить сущностное отличие сулунга от гайды и отсюда - невозможность их прямого сопоставления. В определении размеров гайды английские историки и юристы последнего времени следуют за Сибомом и Виноградовым, считая среднюю величину ее в 120 акров, виргаты - в 30 акров, боваты - 15 акров. Сведения о размерах, разумеется, весьма приблизительных, держания в одну гайду приведены у Ф. Стентона [20].

Среди отечественных историков детальными исследованиями по определению размеров англосаксонской гайды занимался А. Гуревич. На основании данных фискальных единиц, не вошедших в Domesday Book, он сделал вывод о равенстве сулунга гайде и определил размер последней в 120 акров [21].

Так или иначе, но эти исследования приводят к следующему итогу. Прежде чем стать фискальной единицей, гайда, как и кентский сулунг, была реальной мерой земельной площади (на это указывает этимологическая связь данных терминов с землей и орудиями ее обработки), составлявшей надел рядового свободного домохозяина, экономическое основание его свободы и позволявшей нести государственные повинности, отправляя перед государством обязанности, приличествующие свободному статусу.

В реальности социальная система англосаксов была, разумеется, много сложнее и помимо перечисленных включала в себя разнообразные категории полусвободных и рабов. Кроме того, надо иметь в виду, что известные нам кодексы различных древнеанглийских королевств демонстрируют, хотя и однотипные, но во многом несходные формы общественного устройства.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

И.В. Тимошенко

ДЕФИНИРОВАНИЕ ПОНЯТИЙНОГО АППАРАТА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ МИНИМИЗАЦИИ ОЦЕНОЧНЫХ КАТЕГОРИЙ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ОБ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Эффективность борьбы с административными правонарушениями и соблюдение законности в административно-юрисдикционном производстве во многом зависят от степени научной проработанности понятий и терминов, содержащихся в нормах законодательства об административной ответственности, являющейся фундаментальной базой для его совершенствования и дальнейшего развития. Идеальных законов нет и не может быть, поэтому и возникает вечная проблема совершенствования законодательства, перманентного приближения его к идеалу, хотя достичь последнего, видимо, невозможно.

Кодекс РФ об административных правонарушениях - это единственный в настоящее время акт федерального законодательства, содержание которого охватывает собой весь комплекс основополагающих правовых норм, составляющих институт административной ответственности в Российской Федерации. И хотя законодательство об административной ответственности и не ограничивается лишь нормами КоАП РФ (о чем прямо сказано в ч. 1 ст. 1.1 этого закона), именно КоАП РФ закрепляет принципиальные позиции, общие для всех возможных вариантов установления и применения административной ответственности как на федеральном, так и на региональном уровнях. Поэтому в рамках обозначенной выше темы интерес представляет именно Кодекс РФ об административных правонарушениях как объект исследования.

Законотворчество как вид социальной деятельности характеризуется органическим единством трех его основных компонентов: познания, собственно деятельности и ее результата, которые в своих диалектических взаимопереходах составляют относительно законченный цикл. Итогом законотворчества выступает его результат - сам закон как таковой. «Но этот итог лишь промежуточный, первичный результат, вслед за которым наступает действие самого закона, заключающееся в практическом регулировании общественных отношений. Изучение действия закона позволяет определить его эффективность, целесообразность, научную обоснованность и т.д., что, в свою очередь, воздействует в порядке обратной связи на законотворческий процесс, позволяет уточнить, откорректировать, дополнить существующее законодательство, повысить его уровень, обогатить его практическим опытом и совершенствовать» [1. С. 25].

Как и любая специальная область знаний, правовая сфера оперирует сложными, многогранными и нередко весьма специфическими понятиями, которые выражаются соответствующей терминологией. И без нее ни законодательство, ни юридическая наука обойтись не могут.

«Термин (юридический) - слово или словосочетание, имеющее юридическое значение, выражающее правовое понятие, применяемое в процессе познания и освоения явлений действительности с точки зрения права» [2]. Любой термин выражает