Спросить
Войти
ства, превратила их в санкционирующие правила научной практики. Биоэтика же выступила при этом не столько в форме постоянной рефлексии по вопросам, вызывающим моральную озабоченность, сколько как инструмент, позволяющий продолжить проведение исследований.
Б.Г. Юдин
KIM L. Explaining the Hwang scandal: National scientific culture and its global relevance // Science as culture. - L., 2008. - Vol. 17, N 4. -P.397-415.
Автор работает в Лондонской школе экономики. В статье анализируется скандал, имевший место в науке Южной Кореи несколько лет назад. В его эпицентре оказался профессор Хван У Сок (Hwang Woo Suk). В феврале 2004 г. руководимая им группа исследователей опубликовала в журнале «Science» новаторскую статью, в которой объявлялось об успешном получении единой линии стволовых клеток из клонированного человеческого эмбриона1. На следующий год Хван сообщил о еще более ошеломляющем открытии - о получении 11 «специфических в отношении пациента» линий стволовых клеток, что свидетельствовало об удивительном повышении эффективности использования человеческих яйцеклеток2. Однако то, что провозглашалось в качестве триумфа южнокорейской научной мысли, скоро было развенчано обвинениями в этической недобросовестности, а затем и в научном мошенничестве.
Согласно докладу прокурора Южной Кореи от июня 2006 г., имело место два независимых случая научного мошенничества.
Работавший под началом Хвана старший исследователь Ким Сон Чен (Kim Sun Jong) сфабриковал исходные результаты исследования, когда он утверждал, что преуспел в создании двух линий стволовых клеток. Согласившись с утверждением своего исследователя, Хван приказал ему увеличить цифры еще больше. Нечто подобное имело место и за год до этого, когда другой исследователь, Пак Чен Хёк (Park Jong Hyuk), сфабриковал данные о получении из клонированного эмбриона первой клеточной линии.
Отвечая на эти обвинения, Хван настаивал на том, что сначала он не знал о фабрикации данных его исследователями, но постепенно стал понимать, что результаты были подтасованы. Более того, он использовал незаконные средства, включая политическое давление, чтобы заблокировать усилия южнокорейской радиовещательной компании MBC, которая первой поставила вопрос о том, что коллекция женских яйцеклеток в его лаборатории была получена с нарушениями этических норм, а затем усомнилась и в аутентичности научных результатов. Хван мобилизовал поддерживавших его репортеров, чтобы инициировать публичный протест по поводу того, как к нему относятся. Но в конечном счете это только усилило скандал.
С течением времени тон и фокус корейских комментаторов, обсуждавших этот скандал, претерпели изменения. Первоначально аргументы были наполнены политической яростью, критике подвергались как построенная на блефе тактика Хвана, так и слепая поддержка его исследований правительством. Некоторые авторы сосредоточились на сочетании таких социальных факторов, как национализм, использование Хваном женских тел и политических сетей, с одной стороны, и промышленная стратегия государства - с другой; при этом подчеркивалась опасность такого сочетания для поддержания доверия к науке. Позже стали появляться более систематические исследования, как, например, этнографическое изучение организованных групп, поддерживавших Хвана, или анализ исследовательской траектории Хвана в контексте общей научной среды в Корее.
Что касается комментаторов за пределами страны, то и здесь отмечается многообразие точек зрения. Так, если сначала скандал Хвана связывался с «незападными» чертами академической и исследовательской этической системы и проблемами, присущими
развивающимся странам, то позже стали говорить о наличии во всей этой истории «универсальных» элементов. Так или иначе, скандал Хвана выступает как событие, имеющее глобальные последствия для этики исследований и практики научного рецензирования.
Как отмечает автор, в целом различные стороны, вовлеченные в скандал, концентрировались на проблемах механизмов, регулирующих исследовательскую деятельность, этическом контроле и научной стороне дела, приглушая в то же время потенциальную критику. И такое отсутствие критически настроенной публики остается характерной чертой скандала Хвана.
Обращаясь к анализу специфики научной культуры, которая характерна для Южной Кореи, автор отмечает, что в ее ценностных установках доминирует ориентация на технические приложения, техническую эффективность исследований и разработок. Научное знание рассматривается прежде всего как мотор экономического роста. Автор цитирует одного из руководителей фирмы «Samsung», Пака, который отмечает, что технологическая мощь его фирмы обусловлена концентрацией на прикладных аспектах инноваций, «очевидной даже на фоне наших японских конкурентов. Бесстрашные, массивные инвестиции и действительно тяжелый труд - вот что позволило нам опередить их несколько лет назад. Оставляя проблемы фундаментальной науки Западу и отчасти Японии, мы не устаем повторять, что именно упорный труд дает наилучшие решения» (с. 400-401). Аналогичный подход имеет место и в области наук о жизни, где правительство предпочитает политику поддержки технологических траекторий, таких как отработка и совершенствование уже существующих методик, трансфер ядер соматических клеток, используемый при клонировании. Научная автономия в определении проблематики исследований ограничивается, что отражает исторические особенности модернизации в стране. Сочетаясь с длительной традицией политического контроля через структуры знания, современная наука выступает в роли инструмента, способствующего индустриальному развитию государства. Такой ученый, как Хван, посвятивший себя задачам экономического роста, был именно той звездой, которая нужна была правительству для того, чтобы оправдать поддержку наук о жизни. При этом проблемы регулирования исследований в области стволовых клеток и
их возможные социальные последствия не привлекали внимания. Научные открытия Хвана уже сыграли свою роль в достижении того, чего ждала публика: международного признания, научного прогресса, технологического превосходства и перспектив экономической выгоды.
Исключительную поддержку исследованиям Хвана оказал тогдашний президент страны Но Му Хён (2003-2008), посетивший лабораторию Хвана в декабре 2003 г. Он, в частности, заявил, что будет стремиться к преодолению всех препятствий на пути этих исследований: «Государство будет эффективно разрешать многие противоречия биоэтического характера, чтобы они не тормозили великие научные исследования и достижения» (с. 402).
Сам Хван развивал тезис о том, что исследования того типа, которые проводятся в его лаборатории, соответствуют особенностям корейской культуры. Корейцы искусно используют для еды тонкие металлические палочки, и это требует примерно такого же тонкого умения, как манипуляции со стволовыми клетками. Такой акцент на тонких манипуляциях поддерживался и СМИ, которые успешно исключали из зоны общественного внимания моральную сторону экспериментов с человеческими яйцеклетками.
Еще одной культурной особенностью, на которую обращает внимание автор, является то, что рядовые сотрудники строго подчиняются указаниям своих руководителей. Так было и в лаборатории Хвана, где женщины-исследователи выступали и в качестве доноров яйцеклеток. При этом обсуждался вопрос о том, чтобы легализовать донорство яйцеклеток, а сотни женщин развернули кампанию за добровольное донорство.
Скандал Хвана разыгрался в обществе, в котором получение знаний и научные достижения открывают путь к статусу и власти. В рамках этой культуры господствует этика упорного труда, позволяющая мобилизовать людей в качестве «ресурсов» для работы в науке и участия в лабораторных экспериментах. Такой конкурентный этос, подкрепляемый процедурно ориентированным подходом к технологии стволовых клеток, подталкивал к быстрому переходу от научных достижений к выгодным приложениям. Все эти нормы способствовали установлению такой властной структуры, которая приглушала критическую рефлексию относительно исследований на эмбриональных стволовых клетках человека. Но инициаторы
скандала не просто соответствовали такой структуре властной гегемонии - они применяли различные способы включения в игру по таким правилам и использования этих правил в своих интересах.
Скандал Хвана можно интерпретировать как пересечение нескольких факторов, таких, как культурное поощрение научной конкуренции (когда наука понимается как конкуренция), которое пересекается с индивидуальными микростратегиями борьбы за признание и в конечном счете приходит в конфликт с ними. В фиаско Хвана соединяются «домодерные» элементы корейской культуры - строгость иерархических структур - и «модерные» научные практики Запада.
Б.Г. Юдин
VILLARREAL M., DUPRE E. Trips, pharmaceutical innovation and access to medicines // Innovation, employment and growth policy issues in the EU and the US / Eds. P.J.J. Welfens, J.T. Addison. - Berlin: Springer, 2009. - P. 189-205.
Авторы обращаются к известной дилемме, с которой сталкиваются современные развитые, развивающиеся и бедные страны: высокая стоимость новых лекарственных препаратов обеспечивает дальнейший рост инноваций, но делает лечение недоступным для людей с низкими доходами. В реферируемой главе эта проблема рассматривается с точки зрения интересов изобретателя.
С конца 70-х годов XX в. решающая роль генетики и молекулярной биологии в производстве новых лекарственных препаратов неуклонно повышалась. Однако доступ к новым лекарственным средствам открывался далеко не всем. Это произошло вследствие ряда международных политических соглашений в области патентного права. Всемирная торговая организация (ВТО) приняла Соглашение о коммерческом праве на интеллектуальную собствен-
